Он проверил револьвер, положил его на подлокотник, накрыв ладонью. Закрыл глаза и глубоко задумался.
Альпийский василиск был тварью редкой и очень востребованной среди тех, кто был сведущ в тайных знаниях. Порождение гор не было разумным в человеческом понимании, но при умелой дрессировке оказывалось способно на многое. Татцельвурм мог неделями выслеживать конкретную жертву, мог отводить глаза сторонним наблюдателям, мог убивать быстро и надежно, не оставляя следов. И, что немаловажно, будучи убитым, за считанные минуты разлагался в серую пыль, невесомую, как прах, стирая все следы, способные привести к хозяину.
Доселе Мирослав сталкивался с "земляным червем" только раз, но немало читал про него в архивах Ордена. И прочитанное вкупе с личным опытом оказывалось очень несообразно сегодняшнему происшествию.
Было очевидно, что кто-то подкинул молодому католику наводку и отправил за ним тайного соглядатая-убийцу. Об этом сержант сказал монаху. Но умолчал о том, что татцельвурм буквально подставился под картечь, странно и глупо. Вот это удивляло и нервировало. Василиски были нечеловечески быстры и атаковали обычно из тени и со спины. Значит… Либо неведомые дрессировщики плохо поработали, либо… так и было задумано.
И значит, задачей татцельвурма было не только пройти по следам католика к Мирославу, но и продемонстрировать себя. Показать, что игра серьезная и в ней замешаны те, кто сведущи в забытых, тайных умениях. Но зачем?.. На что хотел сподвигнуть сержанта тот, кто приручил татцельвурма? Был ли то сигнал, предостережение или ловушка?
Бывший Мервин Слоу погладил револьвер, чувствуя пальцами теплый металл и деревянные щечки на рукояти. Как бы то ни было, жизнь добропорядочного часового мастера закончена. Личина, что служила ему почти пятнадцать лет, сброшена и забыта.
Дыхание сержанта замедлилось, черты лица заострились. Даже у железных людей есть предел выносливости, а Мирослав устал, очень устал. Сержант засыпал.
Дождь усиливался. Капли цокали все чаще и чаще.
Цок. Цок...
...Цок-цок-цок... Будто конь идет по мостовой, высекая подковами искры. Эх, и в самом деле коня бы сюда! Пусть даже с диким кроатом в седле - и то не беда! С кроатом что - пулею его или в брюхо ткни. А ссадив - сам в седло и пятками коню в бока! Неси, милый, неси, дорогой, подальше отсюда!
Эх, не спасет конь на узкой лесной тропе... На спину прыгнут, когтями в спину вцепятся, клыками в шею вонзятся. А до тракта далеко, и в небе волчье солнце бледно-желтыми боками красуется, в узкие окошки сквозь решетки заглядывая...
Цоканье сменилось легким хрустом. С таким звуком стружка из-под рубанка вьется. Желтая стружка, пахучей сосновой смолой в нос шибающая. Только это не столяр гроб дешевый выделывает. Это из-под когтя кривого да острого щепа во все стороны летит. Столяра потом позовут, если будет с чего мерку снимать. От кое-кого и обувки не осталось…
Людям страшно, безумно страшно, оттого разговоры у них сквернословны да просты и коротки, как пистолетные выстрелы. И говорят громко, от всей души, поскольку от тех ушей, что снаружи, шепотом таиться бесполезно. Больно уж большие уши...
- Как раз над баварцем сидит! Я ему...
- Оставь! Тут бревно в охват - пуля застрянет.
- И то верно. Потрох сучий, мать его за ногу, да на крест могильный натянуть!
- Не ори! У нас три пороховницы всего... Нажрутся да уйдут.
- Чтоб у них буркалы ихние полопались!!!
И снова похрустывание.
А начиналось все вроде мирно и благолепно…
* * *
Трактирщик смотрел на уезжающих ландскнехтов исподлобья, низко склонив голову. Перехватив его мрачный взгляд, сержант наморщил лоб, вспоминая прошлый вечер. Бесчинств вроде не творили, заплатили, как положено. Девку-подавальщицу за пышный зад разок ухватили, а может и не разок, а поболе, но ведь положено так. Никакого урона девичьей чести в том нету. Не баронесса, чай, не убудет от рукохватия того. А выпили да съели изрядно, считай, на неделю выручки точно!
- Ну? - спросил сержант, наклонившись в седле. - Говори, старый, что не так, за что в спину плевать будешь?
- Не буду я вам в спины плевать, - поднял голову старик, внимательно глядя на ландскнехта, - вам на тот свет скоро, еще ночью явитесь. Но не во плоти грешной, а бестелесно...
Сержант спрыгнул с коня, отмахнулся от вопросительных взглядов своей компании, езжайте, мол, догоню. Негромко и как бы в сторону заметил:
- Чему начало положено, то продолжения требует.
Трактирщик, не спеша отвечать, скользнул равнодушным взглядом по разноцветью сержантовой куртки, что сшита была из полусотни лоскутков. И столь то равнодушие обидно было, что ярая волна воину в голову плеснула. Однако - сдержался. Если каждому, кто косо глядит, горло резать - прямая дорога в пекло. Да и следующий глядеть не будет - в печень нож сунет, и пойдет себе, посвистывая.
- Так с чего это мы ночью явимся-то? - уточнил сержант, вроде бы ненароком, положив ладонь на рукоять кошкодёра.
- Полнолуние сегодня, - наконец, решился на ответ трактирщик.
- И что с того? Анхен-с-зубами в лесах местных поселилась? - вспомнил сержант детскую немецкую страшилку.
- Ага. С зубами. Только не Анхен... Не успеете вы Дракенвальд проехать, хоть сейчас и утро. Весь день скачите, но все одно в лесу ночевать придется. А в лесу многое есть...
Сержант с некоторым разочарованием кивнул, поняв, что ничего серьезнее стариковских страшилок не последует:
- Понял я тебя, понял. В лесу есть многое, с зубами, и ночью приходит. Лаской пугаешь, что ли? Или какой другой куницей?
Затем ландскнехт презрительно фыркнул, запрыгнул в седло, еще раз фыркнул с высоты, и, пришпорив коня, выехал со двора.
Трактирщик перекрестился. Поцеловал нательный крест, сжимая его узловатыми от старости пальцами, заботливо спрятал под рубаху. После, еще раз перекрестился, глядя на первые лучи света, встающие вдалеке...
Дракенвальд - "Драконий лес" - несмотря на название, обязанное устрашить робкого путника, ничем особо не выделялся среди череды многочисленных лесов Европы. Лес и лес. Может, тут когда-то действительно водились драконы, но это было столь давно, что истлели не только кости ящеров, но и какие-либо легенды. Сегодня же это была самая обыкновенная чащоба. Деревья, закрывающие небо, колючие ветви, простирающие свои объятия до самой тропы, корни, подземными змеями торчащие то тут, то там. Что давно тут человек не ходил - это верно. Тропа заросла изрядно. Но тут удивительного мало - который год война полыхает. Мирный люд в такое время по домам сидит, погреб с запасами стережет. А люд воинский обычно трактами ходит. Это лейтенант через лес пройти решил, по старой тропке. Оно и вправду раза в три быстрее выходит. За ноги сбитые никто ведь звонкую деньгу не платит. А их малый отряд любой тропой пройдет. Обоза-то нет, и числом всего шестеро. Остальная банда другим путем пошла. Может с ними следовало отправиться? Медленнее, зато спокойнее? Сержант мотнул головой, отгоняя непрошеные мысли. Здесь, в окружении кривых стволов, будто нечистой силой перекрученных, напутствие трактирщика воспринималось совсем по-иному. Тревожно и неприятно.
В чащобах рано темнеет - кроны деревьев всякий путь лучам солнечным, словно щитом, перегораживают. Но сегодня ночь подступила и вовсе внезапно, будто на Солнце-фонарь кто плащ накинул - чтобы себя врагу не выдать. Еще немного и все, плутай в трех соснах, милый Августин. Пока лисы кости не растащат.
К лейтенанту, что двигался вперед, погруженный в свои мысли, подъехал Эрвин, который до того шел передовым дозором, выглядывая, не сидит ли в засаде разбойничий отряд, готовый жахнуть со всех своих разбойничьих ружей, да с тел, еще трепыхающихся, обильную добычу собрать.
- Герр лейтенант, мы тут впереди домик заметили.
- Домик? - лейтенант с трудом вынырнул из мира мечтаний. Небось, снова витал где-то в эмпириях.
- Темнеет. Ночами холодно. А тут, похоже, трактир был когда-то.
-Трактир? - недоверчиво протянул лейтенант, разглядывая окружающий пейзаж. Точнее отсутствие такового, сплошные ветки кругом.
- Мы сами удивились, - развел руками Эрвин, - однако же, стоит. Оба Фрица полезли проверять. На вид - будто нет никого.
- Ну, раз никого, значит, мы будем! - кивнул лейтенант и пришпорил коня. Очередной поворот тропинки, петляющей пьяной змеей промеж кривых стволов, вывел прямо к открытым воротам. Створки, как их отворили неведомые руки лет эдак десять назад, так и не закрылись, начав уже понемногу врастать в землю.
Первым проскочил Эрвин. Лейтенанту, въезжавшему вторым, чуть не расшибло голову дряхлой поперечиной, прямо здесь и сейчас решившей свалиться с не менее дряхлых столбов. Но опытный вояка дернулся в сторону, и брус упал мимо, лишь немного царапнув конский бок ржавым гвоздем. Конь дернулся, однако, смиренный сильной рукой, все же пошел дальше. Сержант, оставшийся в арьергарде, поглядел на заброшенный дом, и бравому солдату захотелось перекреститься. Так, на всякий случай. Всю дорогу он пытался изгнать из памяти слова старика, едкие и прилипчивые, как капля смолы. Но те упрямо сопротивлялись и забываться не хотели. Хотя уж кому-кому, но никак не ветерану, взявшему в руки оружие еще сопливым парубком, прислушиваться к трепу пропившего разум старого пердуна.
И все же само собой думалось, что лучшим выбором было бы поджечь к свинячьим чертям эту халупу и ехать дальше. Благо, никого из отряда ночевкой под открытым небом было не испугать. Чай, не сопливые новобранцы...
Обнесенный невысоким, сажени в полоторы забором, дом, на самом деле, был похож на трактир. Только заброшенный давным-давно. Во дворе буйно лез из земли бурьян, невидимая со стороны сараюшка уже практически развалилась. Немилосердное течение времени пощадило лишь одну стену, да и та изрядно покосилась, готовая упасть в зелень трав от первого же дуновения ветерка. Кругом стояла вечерняя тишь, предвещающая, что не пройдет и получаса, как землю укроет непроницаемое одеяло ночи...
Оставив коня на привязи, отсыпав ему корма, сержант вышел из конюшни, усевшись на сухую липу, вывороченную из земли недавним ураганом. Вывернуло недавно, торчащие корни все еще были в крошках земли, которую непременно смыл бы первый же дождь. Дерево, когда падало, свалило часть забора и укрыло разлапистыми ветвями, как исполинской ладонью о многих пальцах.
Сержант с наслаждением крутнул головой, до хруста в затекшей шее. Почуяв близкое движение, поднял глаза, одновременно схватившись за пистолет. На заборе сидел здоровенный ворон, ехидно поблескивая выпуклым глазом.
- Вот только каркни что-нибудь, паскудное твое племя!
Но ворон лишь внимательно разглядывал сержанта, словно заранее выбирая, с какого глаза начнет долбить череп, добираясь до мозга. С левого или с правого...
Выстрел прозвучал сам собой. Взлетело несколько иссиня-черных перышек. Тяжелый свинцовый шарик прошел по крылу впритирку и улетел далеко в чащу. Птица черной молнией взмыла к темнеющему небу, каркая со злобной издевкой, и канула в сумерках. Сержант выругался, желая летучей крысе скорейшей погибели.
На крыльцо выскочили сразу три ландскнехта, чудом не застряв в узкой - только протиснуться - двери. Оба Фрица с аркебузами, Эрвин с тесаком. За их спинами маячил лейтенант с двумя пистолетами в руках.
- С кем воюешь?!
- Да так, птицы... - буркнул стрелок.
- Птицы - это очень хорошо! - сказал баварец, вбросив клинок в ножны. Те отозвались печальным звоном. - Надеюсь, наш сержант добыл глухаря?
- Страуса нубийского! - огрызнулся раздосадованный сержант. - Ворона чуть не сшиб. На заборе сидел..
- Лучше бы страуса. Жареный ворон гадость несусветная! - сказал Фриц-старший. Младший кивнул, он не был болтуном.
- Это все ночь. И долгая дорога, - понимающе кивнул лейтенант, поочередно засовывая пистолеты за широкий пояс. - Мы тебе на лавке место оставили.
- За место - спасибо! - кивнул сержант. - Покурю да зайду.
- Пока курить будешь, погляди, может куропатка какая прилетит! - посоветовал Эрвин, потоптавшись на крыльце, - а то в брюхе ворчит!
Сержант молча кивнул и принялся набивать коротенькую трубку-носогрейку. Ночь, доселе таящаяся за деревьями, заслышав выстрел, а может, озлившись, что перепугали до полусмерти ее чернокрылого вестника, перешла в наступление. Стало темно, хоть глаз выколи. Даже небо почернело, сливаясь с верхушками деревьев. Единственно что, из окошек лился свет - свечек-то у каждого имелся запасец. А может, и внутри нашли. Похоже, что прежние хозяева сбегали в панике, бросая все подряд. Иначе не осталась бы телега возле конюшни. Да и перепревшего, рассыпающегося в труху сена оставалось много. Интересно, с чего вдруг? Если память не изменяет, никто по окрестностям войска не водил. Неужели, и вправду, дракон в овраге поселился? Хотя, если на окошки глядеть - хозяева будто крылатого гостя и ждали. Решетки стальные, в палец, а то и два толщиной. Да и проемы узкие, не протиснуться.
Внутри дома раздавались шаги - давным-давно настеленный пол отчаянно скрипел досками под тяжелой поступью ландскнехтов. Парни явно не спешили отходить ко сну. Да и какой сон, когда карты в руках есть и жалование потрачено не до конца?! Опять заполночь засидятся, бумажками засаленными шлепая...
Горьковатый дымок растекался, оставляя лишь тихую грусть. Глаза закрыть, и будто дома оказался...
- Сержант, ты жрать-то будешь, или как? - позвал лейтенант из окна, - Густав спроворил кой-чего.
Ландскнехт поднялся, отряхнул запачкавшиеся штаны, выколотил трубку о нагретое седалищем бревно, тщательно затоптав искорки сапогом. Сыро кругом, но мало ли. Полыхнет низовой, и все.
Кулеш у Густава вышел добрый! Не зря он, если, конечно, ему верить, в самом Берлине кашеварил. Может и не врет. В наемники у каждого своя дорога. Кто кашеварил, что землю копал, а кто и... Нет, что было, то было. И быльем поросло. Сержант наскреб со стенок котла очередную ложку, но до рта не донес. В конюшне закричали кони. Не заржали, именно закричали. Так кричит человек, когда ему втыкают в живот острый нож, и медленно ведут вверх. Или вниз. Кони кричали недолго - секунд пять. После разом замолчали.
Так все и началось - просто, без всяких подводок, шорохов и угроз. Все ландскнехты подскочили как по команде. Котел полетел на пол, вместе с перевернутым столом.
- Фрицы, огонь!...
Впрочем, дальше командовать не пришлось. Вспыхнули факелы, запаленные от очажка, заскрипели взводимые замки пистолетов...
Первым выскочил Эрвин, следом остальные, сквернословя, как черти в преисподней.
Свет полудюжины факелов выхватил из темноты несколько дорожек следов, разбегающихся в разные стороны от опустевшей конюшни. Сержант наклонился, воткнул конец факела в землю, и, вытащив правой рукой пистолет, левой коснулся следа. Кровь. Теплая еще. Пригляделся к следам - не волк и не рысь. Похоже, но пальцы длинноваты, а размер, словно медведь ступал.
Наемники столпились, вглядываясь в окружающую темноту. Тишина. Только колотятся о ребра сердца да шумят ветвями деревья, искоса поглядывая на испуганных людишек, что тычут во все стороны бесполезные колючки клинков да прутики стволов аркебуз.
Лейтенант поднял с земли и взвесил в руке кусок веревки от коновязи, как ослиный хвост, разлохмаченный на конце, окрашенный красным.
- Курвина мать, - прошептал один из Фрицев. - Задрали, всех задрали… А мы ведь и минуты в доме не задержались...
- Проверить бы… - несмело предложил второй. - Двери вроде закрыты...
- Там дыр по стенам больше, чем в куске сыра, - предположил Густав. - Наверное через одну и ушел, конежор.
Солдаты топтались на месте вразнобой, перебрасывались пустыми, бессмысленными словами, пряча за ними страх и непонимание, что делать дальше. И когда лейтенант совсем уж было решился приказать осмотреть в конюшню, неведомый "гость" решил, что время ожиданий вышло.
Двери конюшни вылетели, сорванные с петель. Развернувшиеся на треск ландскнехты оцепенели от страха. На них медленно шло нечто. Подлинная образина, перепачканная кровью, что в неверном свете казалась черной. Ростом локтя в три с половиной, четыре, схожая одновременно с человеком, волком, и детским ночным кошмаром. Вот только от кошмара можно укрыться за надежной защитой молитвы или натянутого на голову одеяла. А эта тварь была рядом. Шагах в десяти. Скалилась, показывая зубы, каждый из которых в палец длиной и толщиной.
Кто выстрелил первым, так никто и не понял, само собой вышло. Похоже, пальнули все разом, грохнуло так, что заложило уши. Образину сбило с ног, швырнув оземь, как мешок с овсом. К телу, выхватив клинки, тут же ринулись Фрицы с Густавом. Все прочие остались на месте, спешно перезаряжая оружие. Сержант засунул разряженный пистолет за пояс, сноровисто вытащил еще два. Калибром поменьше, но все же способных расколоть вражью голову в хлам шагов с тридцати.
Первым к образине подскочил Густав, воздев над головой крейг-мессер. Зверюга, что на вид казалась покойнее смерти, будто того и ждала.. Оттолкнувшись спиной, дохлая вроде бы мерзость взлетела перед ландскнехтом громадной тенью и махнула рукой… нет, все же лапой. Дородный, как королевский повар, берлинец отлетел в сторону. И тут же ключицы твари проломились под дружными ударами Фрицев, которые, несмотря на страх, действовали на диво споро и совместно. Рубанули сразу с двух сторон, снова сбили непонятное чудище с ног. Чуть-чуть запоздавшие парни кромсали тушу, словно заправские мясники. Кровавые ошметки так и летели во все стороны... Грохнула аркебуза. Тяжелая пуля пущенная в упор, раздробила неведомой скотине верхнюю челюсть и вылетела наружу с солидным куском затылочной кости.
Лейтенант, брякнув прикладом о доски, поспешно забивал новый заряд, яростно орудуя шомполом.
- Эрвин, глянь конюшню! Фрицы, Густава гляньте, и внутрь! Сержант...
- Караколь! - на испанский манер отозвался сержант. Сунув один из пистолетов подмышку, он подхватил факел, и швырнул его в сторону ворот, стараясь не перебросить через забор. Показалось или нет, но мелькнул силуэт большой птицы. Больше ничего не разглядел. Да, с другой стороны, и не собирался. Просто гораздо спокойнее, когда противник будет виден чуть раньше. И у тебя останется на краткие доли мига больше времени, чтобы послать пулю ему в рожу...
Эрвин, сунувшийся в конюшню, тут же выскочил обратно. Заерзал ногами по траве, вытирая подошвы.
- Всех! Крови - озеро!
- Доннерветтер, бляжье отродье, черти его дери...
- Да он сам черт! - не оборачиваясь, крикнул сержант. - Только без рогов. Что там повар?
- Густав уже на небесах! - мрачно отозвался Фриц-старший.
- В дом! Вдруг, пакость не одна!
- Не одна... Ох ты ж, Царица небесная, разрази меня молоньей по темечку, - вышептал дрожащими губами сержант, водя стволами, не в силах выбрать цель. Пистолета-то всего два. А из темноты, в подсвеченный угасающим факелом круг, вступили сразу четыре мохнатых бестии, размерами ничуть не уступающие первой. И еще неизвестно, сколько подобных созданий скрывала тьма...
- В дом! - заорал лейтенант так, как не орал при Белой горе.
И звери прыгнули. Казалось, со всех сторон. Сержант чудом успел дернуться в сторону, чудовищные клыки клацнули в воздухе, а не сомкнулись на шее. Наемник разрядил оба пистолета в горбатую спину, вертясь, как детская игрушка-волчок. Рядом приземлилась еще одна зверюга, зарычала в лицо. Ландскнехт рухнул на колени, напоровшись ладонью на сучок. Очень вовремя грохнул выстрел лейтенантовой аркебузы. Рык сменился воплем, в котором причудливо мешались почти человеческие боль и удивление. Сержант благоразумно не стал полагаться на сталь катцбальгера-кошкодёра, и как был, на четвереньках, припустил в сторону двери, благо до нее-то - десять шагов и половинка...
Последнюю половинку беглец преодолел прыжком, сиганув не хуже степного тушкана. Приземлился на крыльцо, подскользнувшись на невесть откуда взявшейся луже крови, и ввалился внутрь. Следом заскочили лейтенант и Эрвин, затворив за собою дверь. Тут же в нее со всего размаху грянуло что-то тяжелое. Да так удачно, что ландскнехта отбросило в сторону, головой точнехонько о край перевернутой лавки. С низкого потолка посыпались мусор и пыль. Лейтенант на ногах устоял.
- Помогай! - заорал он, изо всех сил упираясь руками в дверь, а ногами в пол. Сержант кое-как поднялся и тоже привалился к темным доскам плечом, пытаясь нашарить засов. Дверь снова дернулась от таранного удара. Однако ландскнехты удержались, и толстый брусок, судя по тяжести похоже, что из мореного дуба, лег в железные петли по бокам. Зверюга снаружи снова прыгнула на дверь, но та даже не пошевелилась. Засов надежный… Теперь узкие проемы и толстые решетки воспринимались совсем в ином свете, отнюдь не как блажь лесных отшельников.
Ландскнехты отвалились от двери, пытаясь перевести дух. Наконец, сержант сумел выдавить:
- Фрицы?
Лейтенант отмахнулся. Затем, кое-как встав на ноги, доковылял до лежащего Эрвина, коснулся шеи...
- И Эрвин все. Да? - прохрипел сержант. Лейтенант кивнул. После вытащил из мешка Фрица-младшего факел, запалил его от чудом устоявшей на полке свечи. Свет тускло блеснул в стекленеющих глазах баварца. Вокруг его головы потихоньку натекала лужица.
За стенами раздавались звуки столь мерзкие, что сержанта чуть не стошнило. Твари разрывали мясо зубами, словно домотканое полотно рвали. Да и ткань наверняка заодно рвали, захлебываясь слюнями от жадности. Лейтенант сел подле трупа погибшего, вбив факел в щель меж досками:
- Этот сын греха с крыши спрыгнул. Как раз на ребят. Младшему шею свернул, старшему выгрыз кусок груди.
- Курво...
Лейтенант ничего не ответил. Зато звери услышали. В который раз уже хрустнула дверь, приняв удар. И в одно из окон сунулась лапа, украшенная жутковатыми когтями. Не по-звериному длинные пальцы загребли воздух и исчезли.
Ландскнехты переглянулись.
- Влипли мы с тобою, брат Адам... - тихо сказал сержант, глядя в окошко. Сквозь узкий оконный проем начал помалу вползать в дом желтоватый свет луны. Первые лучи ночного светила коснувшись лица мертвого баварца, превратили его в страшную маску.
- Закрой глаза ему, - попросил лейтенант, - а то дрожь пробирает.
Наемники снова переглянулись. Первым захихикал лейтенант, следом, как рыночный дурачок, засмеялся и сержант. Хохотали долго, размазывая непрошеные слезы, хватаясь за разболевшиеся животы. Наконец, не выдержав, сержант дотянулся до погибшего товарища, провел ладонью по начавшему уже коченеть лицу Эрвина.
- У тебя выпить есть?
- Как не быть? Не первый год с копья хлеб жру.
Лейтенант запрокинул поданную сержантом флягу. Забулькал, дергая кадыком. В стену снова ударили.
- Лишь бы подкоп не сделали, - вслух подумал сержант, силясь подняться. Как это обычно и бывает, короткая, не больше пары минут схватка отняла все силы. Да и завершающий прыжок даром не дался - связки болели, словно от зари до зари махал лопатой в траншее...
- Не сделают! А ежели что, так найдем, чем встретить...
- Ну да, ну да... - хмыкнул сержант, и, подтянув к себе удачно лежащий совсем рядом мешок, начал заряжать пистолет. Тот, несмотря на все злоключения, из-за пояса так и не вывалился. Набив, правда, будто во искупление, здоровенный синяк на спине.
- Еще есть? - уточнил лейтенант.
- Еще один найду.
- Так у тебя же четыре?
- Было четыре, да двумя зверье играется...
- Отрыжка Господня, - выругался лейтенант. - Это же мы, получается, на вервольфов напоролись? Со всего размаху-то...
- На них самых. - ответил сержант, и кинул Эрнесту пистолет, - спуск тугой, жми в полную силу. В башку не стреляй - там кость как у вепря, лучше по челюсти - не убьет, но от боли скотина про тебя напрочь забудет. Еще в брюхо цель. Или в сустав коленный. Но туда попасть трудно, не рискуй.
Лейтенант кивнул и ткнул в ствол шомполом.
По крыше прогрохотали шаги...
- Вот же племя хитрое... - почти без злобы произнес сержант, сумевший крепко встать на ноги. - Сейчас доски раздерут, и все.
Лейтенант поднял факел повыше, осветив потолок.
- Не выйдет у них. Там бревна цельные уложены.
Сержант, стоящий в паре шагов у окна, спустил курок. Ландскнехт окутался облаком дыма, но снаружи пронзительно взвыла раненная зверюга.
- Жаль, серебра нет...
- У Фрицев в клинках не было, а упокоили, - фыркнул наемник.
- С серебром надежнее пошло бы, - резонно возразил лейтенант. - Не зря ведь первейшим средством считают!
- Ты еще помолись! А потом с крестом в руках выходи во двор, - ответил сержант, досыпая толику пороху на запальную полку. - Мне моя голова на моих плечах больше нравится! А как говорили опытные люди, против вервольфа лучше всего не серебро, а добрый заряд картечи. И повторить!
Сообразившие, что добыча кусается больно, твари под окошками более появляться не спешили. Но и дом в покое не оставили. Как можно, если в конюшне мяса на неделю хватит, да трех человеков дожрать надо. Мясо человечье, оно сладкое...
Именно так сержант командиру и сказал, когда тот спросил, отчего оборотни в первую голову начали Фрицев и Густава харчить.
- Не уйдут, значит...
- Уйдут, но когда и нас сожрут.
- Это еще внутрь залезть надо!
- Эти залезут...
Сержант не заметил, как задремал. Они с лейтенантом спать и не собирались. Однако, до чего ведь подла человечья порода. Рядом, только руку протяни, соратник лежит. Холодный. А ты мешок под голову примостил, и ну храпеть, только пузыри во все стороны. С пузырями, конечно, это преувеличение. Сержант растолкал спящего командира. Тот, не успев проснуться, схватился за пистолет. Но не выстрелил. Опознал в роже напротив товарища.
- Ушли?
- Да хрен их знает, проверять надо. - Сержант встал, хрустнув коленями. Подошел к окошку, старательно повыглядывал, опасаясь приближаться вплотную. А ну как вытянется лапа, да ухватит. Затем поглядел из второго. Обернулся к командиру:
- Никого. Даже парней нету. То ли сожрали с костями, то ли с собой уволокли.
И тут в дверь постучали. Раз-два-три. И чей-то насмешливый голос произнес:
- Через дверь стрелять не стоит, не пробьете.
Лейтенант, закусив губу, все же грянул. Пуля с веселым чмоканьем впилась в древесину, но и впрямь не пробила.
- Порох лишний? - поинтересовался ничуть не раздосадованный попыткой смертоубийства голос с той стороны. - Его у вас всяко мало осталось, если двух оборотцев угробить сумели.
- Перекинутый? - крикнул в ответ лейтенант, зарядив пистолет.
- Через папский престол удом святого Николая перекинутый! Вот что я про тебя скажу, наемничья твоя душа! Ландскнехты ведь?
- Они самые, - подал голос сержант, судя по улыбающейся роже, разглядевший во дворе что-то его искренне радующее, - Лейтенант Адам из Скорупы, и сержант Мирослав.
Сержант обернулся к командиру и добавил, уже тише:
- На лошадях они, а конь в жизни нечисть не потерпит...
- Адам из Скорупы и Мирослав, не пойми откуда? Ну, а я - капитан Гюнтер Швальбе. Из Дечина. А кто из вас, милостивые господа, едва не угробил моего любимого ворона, и чуть было не испоганил охоту, распугав всех вервольфов по округе?
Первая книга на Литмаркете - http://litmarket.org/deti-gamelna