Густав Вольфрам и сам не знал, что толкнуло его остановиться именно тут. Насколько память не подводила, чуть дальше по тракту, в паре баварских миль, стоял неплохой кабачок. По крайней мере, год назад точно стоял. И намного умнее было бы доплестись до него, чем останавливаться тут.
Но очень уж много противных струек воды прокралось за шиворот, да и конь еле переставляет ноги, явно выбирая лужу поглубже, чтобы при падении хозяин полностью все понял.
Вот и свернул Густав к маленькой деревушке, примостившейся у тракта.
Проехал пару домов, выискивая, где б побогаче. Старый ландскнехт-доппельзольднер не собирался грызть траву всякую, запивая прокисшим пивом, из которого хозяева не всегда и крыс утопших вылавливают. Пока в мешочке за пазухой чуть слышно позвякивают маленькие дружки, можно позволить себе что приличнее. Может даже шлюха какая найдется. Хотя, вряд ли. Это в городе проще, иль в походе. Деревня патриархальнее живет живет. Без излишеств.
Есть. Вроде бы то, что надо. Покосившийся забор доверия не внушал, но маленькие оконца светились теплым огнем, да и вывеска обещала «Свежая пиво и ида». Брюхо громко квакнуло, почуяв скорую жратву.
Странно. Вроде бы и звенел кольцом, подвязывая норица у коновязи, но не выскочил ни хозяин, ни даже мальчишка какой. Ладно, посмотрим. Ветерану Дессау негоже впадать в панику только потому, что у местных селян заложены уши.
Цвайхандер пусть так и висит. Вряд ли найдется сумасшедший, кто вздумает ограбить ландскнехта. Ну а если что, так и корда хватит у пояса, да малого пистолета, что греется рядом с гульденами.
- Да пребудет Господь в этом славном месте! - поприветствовал Вольфрам, толкнув тяжелую дверь.
Обернулись. Все трое присутствующих. Толстый как бочка кабатчик и двое крестьян. Явно местных. И явно чем-то озабоченных.
Кабатчик, мазнув опытным взглядом по гостю, сразу оценил цветастую раскраску одежды.
- Герр - ландскнехт? – спросил, очевидно, на всякий случай, хозяин.
- Именно! – сразу же надулся важностью Густав. – И не просто ландскнехт, а доппельзольднер!
- Это как? - не понял один из крестьян.
- Не знать такого стыдно! – покраснел от гнева Вольфрам.
- Прошу вас, герр доппельзольднер, не гневаться на нас! Ибо незнанием вызван вопрос сей, а отнюдь не желанием оскорбить столь достойного воина, коим вы без сомнения являетесь! – влез в разговор второй крестьянин, который, судя по гладкости речи, таковым вовсе и не являлся. Уж в этом-то, недоучившийся студент, каковым в далекой юности являлся Густав, разбирался на славу.
- Салерно? - подмигнул Вольфрам «крестьянину».
- Прага. – коротко ответил тот, вмиг растеряв словоохотливость.
- Пива желаете? – спохватился кабатчик.
- Лучше вина. Если такое тут имеется. – Густав сдернул, наконец, промокшую насквозь шляпу и положил ее на лавку, подле себя.
- Для такого гостя – найдем. - Кивнул толстяк и исчез в полумраке подсобки.
Вскоре он объявился на свет, поставив на стол пыльный кувшин и тарелку с холодным мясом. И застыл монументальной аллегорией стяжательства. Фыркнув в усы, Вольфрам выложил пару монет.
- Хватает?
- Вполне! – кивнул довольный хозяин и снова скрылся в подсобке.
На удивление вино оказалось вполне неплохим. Не фалернское, и даже не рейнское, но всяко лучше того пойла, что представлялось по-первости.
- Эй, пражанин! - приглашающее кивнул ландскнехт, опрокинув первый кубок. – Присоединишься?
-Благодарю. Не хочется. – Не поворачивая головы ответил студент.
- Брезгуешь, что ли? – оскорбился Густав.
- Отнюдь. Хочу оставить этой ночью голову трезвой. Хоть пьяным и легче это пережить.
- Что «это»?
Студент вдруг резко встал с насиженного места и пересел к Вольфраму.
Склонившись так, что край плаща чуть ли не лежал в тарелке, он быстро зашептал на ухо.
- Так и не представившийся герр наемник по какому профилю изволил обучение проходить?
- Юриспруденция. – удивился Густав, - А что?
- А то, милейший мой романтик пьянок и изнасилований, что вы знаете что-нибудь про Черную Смерть?
Вольфрам отшатнулся, чуть не перевернув на себя стол.
- Не стоит так волноваться. По глазам вижу, что знаете в достаточной мере. – Довольно улыбнулся «пражанин». – Тогда может и про Моровую деву краем уха слышали? Кстати, за кинжал хвататься не советую. Или вы хотите вдобавок ко всему еще и обвинение в убийстве монаха на себя повесить?
Густав собрался с мыслями. Странный крестьянин-студент-монах опасным противником не казался. И от этого был еще страшнее. Да и что-то острое в районе гульфика намекало, что лучше выслушать, а потом уже делать выводы.
- Ну, знаю, довольно много. Общенаучная подготовка присутствовала. А вот про деву вашу, моровую, первый раз слышу.
- А вот это как раз совсем не страшно! Пойдем, ландскнехт, как раз время скоро, такое увидеть суждено далеко не каждому! Не стоит терять свой шанс!
Как оболваненный Вольфрам послушно поднялся из-за стола и потащился за переодетым монахом на чердак. Толстяк-кабатчик делал вид, что ничего не замечает, и это в порядке вещей.
Крыша была худая, как решето, и вода лилась ,словно они так и стояли под дождем.
- И что я тут должен увидеть? – начал сердится Густав, немного придя в себя от напора монаха.
Пражанин, не сказав ни слова, сунул ему в ладонь подзорную трубу.
Наемник вскинул ее. Хоть дождь стоял стеной, но улица была видна отлично.
- И что я должен увидеть? – повторил вопрос Густав.
-Сейчас, сейчас… - пробормотал монах, чего-то выжидая…
- Туда смотри, возле второго дома по левой стороне.
Увеличительное стекло послушно приблизило к глазам второй дом по левой стороне. Обычный дом, каких двенадцать на дюжину. Тут, то ли Вольфрам моргнул, то ли еще что, но вдруг возле окна дома появилась женщина, укутавшаяся в серый плащ, волочащийся по земле. Женщина держала в руке платок. Почему-то черный…
- И…? – Густав не договорил. Рука женщины прошла сквозь ЗАКРЫТОЕ окно. Ее плечо несколько раз дернулось, словно взмахивая. Порыв ветра чуть не вырвал трубу из рук. Вольфрам, чуть не уронив, снова навел ее на то же место.
Рядом с домом не было никого. И ничего. Даже следов под окном не было. Не успела бы их вода смыть за такое малое время.
- Доннерветтер! – ругнулся Вольфрам. – Что за бесовское отродье?
- Именно! – устало вздохнул монах. – Именно, доннерветтер, и именно бесовское отродье. Это и была Моровая Дева. Утром в том доме живой останется только кошка. Если не сбежит, конечно. А эта тварь пойдет дальше. Или решит уничтожить всю деревню. Моментальная форма чумы.
Густав выдал сложную конструкцию на нескольких языках сразу.
- И что делать?
- Не знаю. – Плечи монаха опустились. – Я иду за ней уже второй год. Пражская курия.
- «Иезус Сладчайший»? – передернуло Густава. – Никогда не любил ваше племя, одни гадости от него.
- Но почему-то, кроме нас никто даже не пытается остановить эту самку собаки. Ладно,наемник, теперь ты видел ее тоже. Пошли спать. За комнату плачу. Может,хоть тогда об иезуитах хоть иногда будешь лучше думать.
- Знаешь, пражанин, - хохотнул Густав, - ты хоть даже имени своего не назвал, но я начинаю о вашем ордене думать все лучше и лучше. А если ты еще и вина возьмешь – вообще буду считать первыми после Бога.
- Марьян Байцер. – протянул ладонь монах. – Это если выговорить сможешь не коверкая.
- Всегда знал, что нельзя пить с монахами. – Простонал Вольфрам, пытаясь подняться с узкой лавки, где ночью вроде бы отлично разместился.
- А особенно с иезуитами. – Кротко улыбнулся Марьян. Сволочной монах выглядел так, как будто и не орали они вчера «Скачет по Фландрии смерть», выхлебав все вино в кабаке.
- Это точно… Что нового?
- Нового? – помрачнел лицом Байцер. – Дева снова не пощадила никого.Семеро душ сегодня отправились к Богу. А я опять ничего не смог сделать…
- Эй, монах, я, кажется, готов помочь твоему горю. – В голову Густаву прокралась неожиданная мысль
- И?
- Тут такое дело, - задумчиво поскреб затылок Вольфрам, - у меня в рукоять меча вделан настоящий гвоздь из Распятия Христова.
- В то время железных гвоздей не было. Густав, ты пропил последний ум. – Махнул рукой Марьян. – В Праге есть целый цех по производству голов Иоанна Крестителя…
Густав все-таки сумел сесть прямо.
- Как бы то ни было, но любой, кто верует в Господа, не должен оставаться в стороне!
Байцер подозрительно пригляделся к опухшей с перепоя роже ландскнехта.
- Тебя ночью, случайно не подменили? Хоть и староват ты для альвов.
- Чего?
- Того, что не ожидал такого от типуса подобного вам, о, милейший доппельзольднер. К тому же, какое твое дело до местных, если они не католики?
-А что в таком случае тут делает иезуит, а? Или он, скрываясь во тьме ночной, тайно вводит заблудших протестантов в лоно истинной Церкви? – парировал Густав.
- О, Мадонна, - воздел руки Марьян, - я забываю, что общаюсь с так и не взошедшей звездой адвокатуры.
- Ну, так что, монах, скажешь правду, или так и будешь молчать?
Иезуит помрачнел.
- Что тут говорить. – Ответил он после паузы. – Курия не знает, что Господь направил стопы мои в сторону сию. Личное. – Подвел итог монах.
- Понятно… - протянул Вольфрам. – Бывшая семья?
- Страговский монастырь. Почти весь…
- Так ты из Премонстратов? – удивился наемник. - "Адлик как ангел красивый в грязь упал" и все такое? А как же Иисус Сладчайший?
- Господь дает много путей.
- Ясно все с тобой, не хочешь – не говори.
-Так будет лучше для всех. – Смиренно согласился монах.
Толстый Рольф двадцать с чем-то лет управлял «Хромым Оленем». В жизни повидал немало, да и сам ей показал кое-что. И посетителей видел самых разнообразных. Тракт на Штутгарт под боком. Война всяких носит.
Но таких, как эти - еще не было. Ландскнехт, внимающий монаху… Притом ландскнехт со всеми руками и ногами, что удивительнее всего. Еще понятно было бы, если б калека. Самое время о душе подумать и спасении. У наемника много грехов, в ад потянут мигом. А вот отрубленная конечность – отличный повод свести дружбу с монахом. Может и подскажет чего. Например молитвы почитать. Или там, написать чего, душеспасительное. Рольф намедни читал о похождениях некого дона Кихота. Так там, автору, то ли руку, то ли ногу отрубили агаряне нечестивые. Он и подался в писатели.
Хотя, этому-то точно подобное не грозит, вон, железяку какую под бок примостил. Да и рожа такая, что ни одна приличная тюрьма не возьмет. Проще повесить сразу. А монах - молодец. Даже такую душу заблудшую спасти пытается, вон, как руками размахивает, наверное, размер кольев адских показывает… Как раз вовремя. Намедни-то, семь душ встретил Петр у Ворот…
- Вот так вот. - Сказал Байцер и замолк.
- Дела… - поддержал грусть монаха Густав. – А посему, предлагаю выпить вина. Или пива. Выпить, короче говоря. А то от мудрствований голова треснет скоро.
- И это будет самым лучшим выходом… - остекленевшие глаза Байцера выдавали его состояние на раз.
- Самым лучшим выходом будет, если я тебе смахну сейчас тупую башку! -рассвирепел Вольфрам. – Выходы есть всегда!
- Даже если тебя съели? – грустно ответил монах.
- Тогда тоже есть. Правда, всего один. Короче, слушай сюда…
Позицию выбирал Вольфрам, как самый сведущий в воинском деле. По расчетам Байцера, Дева должна была или уйти дальше по Тракту или пройти по другой стороне улицы. Там-то ей и готовили встречу.
- Не ушла… - шепотом ругнулся Марьян. – Цубка, курва драт!
- Где-то так. – Невозмутимо шепнул в ответ Густав. – А потом еще и влез ми на хрб!
Монах удивленно оглянулся. – Густав, мать твою, чем больше узнаю о тебе, тем меньше ты похож на наемника.
- Ты тоже иезуит хреновый. Тихо! Услышит еще.
Не услышала. Деве не до этого было. Чуть раскачиваясь под порывами снова налетевшего с вечера ветра, она шла от дома к дому, прилежно исполняя страшный ритуал.
Вольфрама начала бить крупная дрожь. Очень и очень злое происходило сейчас в паре десятков любекских локтей.
А Моровая Дева подходила все ближе и ближе…
-Шиксешустерн! – взревев, ландскнехт вылетел из-за угла дома, выводя на удар цвайхандер…
Дева развернулась всем корпусом навстречу угрозе. Словно вывернулась наизнанку. Время вдруг остановило свой бег… Медленно-медленно опускался клинок, и так же медленно тянулась навстречу немцу рука Девы, удлиняясь каждое мгновение…
Вспышка на миг ослепила Байцера. Когда монах сумел протереть слезы, хлынувшие из глаз, то увидел, как падает в грязь ландскнехт белый, как сама Смерть, а рядом с ним падает рука с платком. Отрубленная. Они упали разом. Платок, выпавший из ладони Девы, коснулся земли и распался на десяток серых крыс, разбежавшихся в разные стороны.
Монах видел себя как со стороны. Вот он, поскальзываясь, бежит к Деве. Вот, вылетает из ладони пузырек тонкого стекла, разбрызнувшись о порождение Геены, мириадом осколков. Святая вода ручейками бежит по савану, укрывающему плечи Девы. И Она смотрит на Марьяна. Внимательно, запоминая. И растворяется, словно слившись с мировым эфиром….
- Густав, идиот, зачем?!
Посреди деревеньки, утонувшей в грязи, монах тряс за плечи умирающего ландскнехта и кричал от неописуемой боли, рвущей душу.
- Зачем?! Ты ведь весь род свой на Черную Смерть обрек, коснувшись ее!
- Знаешь, Марек, - улыбнулся Вольфрам, - а ведь я сирота… И про проклятие Девы знал не хуже тебя. Я ведь из Гамельнских Детей...
-Заукерль! – взвыл Байцер.
- Это лучшее напутствие в моей жизни,монах…
С неба рушилась плотная стена дождя.
Дет