У одного охотника сын родился. Позвали шамана посмотреть. Шаман пришел, смотрит. Сын у охотника маленький, красный, вопит, верещит. И понимания никакого. Ну прямо начальник! Только ребенок вырастет, а у начальника как была пена в голове, так и останется. Еще кое-что увидел. Удивился.
Охотник смотрит, как шаман смотрит и спрашивает:
- А чего это ты так рожу кривишь, в угол плюешь? В том углу лыжи мои стоят, в другой плюй.
Шаман головой покачал, под ноги себе плюнул – охотнику на унты попал. И отвечает:
- Хороший сын вырастет у твоей жены. Только пусть по песку не ходит, всем худо станет.
Удивились все – как так, по песку не ходить? Унак же! А вокруг унака то камни, то трава, то снег, то песок. Песка больше всего. Острова же!
- Не скажу почему, - отвечает шаман, - даже если нож достанешь, показывать станешь. У меня-то, и свой найдется. На каждого, кто покажет припасено!
Унаки спорить не стали – шаман-то, он крепкий – кайнына-трехлетку два лета назад в ухо стукнул, кайнын и умер, только шерсть дыбом и когти врастопыр. Шаман всю кету собрал и домой пошел, юколу сушить. А потом и из кайнына юколу сделал, как русские учили. Опять же, никогда никому не врал. Раз сказано, по песку не ходить, значит, так и сделаем. Худо-то всем будет.
Годы идут, сын растет, сам охотником стал.
Трудно ему жить! По камням ходит, по траве ходит, по снегу на лыжах бегает. А как песок, так обходить надо. Ох, и трудно! Острова же!
Пошел он на охоту. Парку надел, копье взял, русский сухарь взял. И пустой мешок. Какой унак на охоту без мешка пойдет? Только тот, у кого нет ни одного!
Идет, копьем птицу бьет, в мешок складывает. А сам смотрит, чтобы на песок не наступить. По камню прыг, по второму прыг, по китовом костям, что у Пьяного мыса лежат, прыг-прыг-прыг…
Тут ветер, волны! Тайфун на Острова пришел! Охотник в одну сторону – а там вода выше головы. В другую – а там еще выше! Одна дорога – по песку. Оглянулся охотник – нет никого. Даже чайки разлетелись. Один ворон на плавнике сидит, и то, в сторону смотрит.
Побежал охотник по песку, убежал от тайфуна. Сел в кустах, сухарь грызет.
А тут другой охотник идет. Тоже от тайфуна уходит. Смотрит – следы большого кайнына в кусты ведут. А в кустах треск стоит – будто лед весной на берег пополз. Охотник подумал – кайнын сивуча за хвост поймал, в кедрач утянул. И жрет.
И копье в кусты кинул. И второе сразу. Хотел третье, да только два было.
Из стланика крик человеческий. Унак за нож схватился – не обманешь меня, унършк коварный, не проведешь!
А в кустах не унършк. Там первый охотник лежит. И остывает. Одно копье в живот ударило, прямо в печенку. Второе – в грудь, прямо в сердце.
Узнал мертвого другой охотник. Сам кричать начал. Не бывает такого! Сам следы медвежьи на песке видел! Вон там еще есть, волны не все смыли!
Другие унаки пришли. Смотрят, удивляются. Кто из рода первого охотника, потихоньку копья точат, на убийцу нехорошо смотрят.
Тут шаман пришел. Не тот, который младенца смотрел, другой, молодой совсем. Старый-то давным-давно в Адах упал, только унты вспыхнули.
Долго смотрел на охотников. На живого и на мертвого. Молчал. Потом горсть тонких грибов нашел, съел. Чаем запил и камлать начал. В бубен бьет, у сэвэнов спрашивает. Те глупое говорят, правду отвечать не хотят. Шаман бубен отложил, начал сэвэнов бить. Те хитрые, от шамана в унаков прячутся. Шаман сэвэна бьет, а ухо у унака болит. Хорошо, что унак не кайнын, его кулаком не убить. Топор нужен.
Шаман с сэвэнами поговорил, разбитый кулак облизал, и говорит:
- Мать охотника с горным духом-кайныном путалась. Он ей золото дарил. Она честь забыла, что она унак, тоже забыла. Ворон-Кутх мимо летел, увидел. Вот и наказал.
Кто из рода убитого был, за копья взялись, на шамана пошли - чтобы плохое про их род не говорил, бедняками не называл.
Остальные унаки за шамана встали, сами копья взяли – чтобы те, кто с горными путаются, не наглели.
Тут дождь как ударил, всех разогнал! Никто не хочет в луже умирать. Грязно ведь, и холодно. А на утро драться и расхотелось. Все поняли, что люди отдельно, духи отдельно. Кто забыл, сам виноват.