<За 28 дней и половину ночи до...>
На улице отряд разделился. Прежде, чем скрыться в переулке, Женевьева придержала эльфа за рукав.
– Тайво… – серьёзным тоном начала она.
– Да, знаю, знаю, – прервал чудин. – Если Раймунда не уберегу, ты мне башку открутишь, уши отрежешь и холодец из них сваришь, Пианисту на поминки. Ничего не упустил?
– Эм… ну, в общем, примерно так, ага…
– Вот и прекрасно! Только лучшие друзья с полуслова понимают друг друга! – широко улыбнулся Тайво, и ловко увернулся от кулачка возмущённой девушки.
*****
Особняк возвышался в ночи безмолвной глыбой с погашенными окнами, окружённый газоном и раскидистыми деревьями. Редкие фонари, горящие в саду, расчерчивали двор переплетением косых теней и отсветов.
– Хреново у мессира Канальи фортификация организована, – шёпотом оценил Тайво, вместе с остальными разглядывая особняк через прутья кованой ограды. – Тут бы все деревья срубить под корень, чтоб весь двор до самого забора простреливался, да фонари расставить так, чтоб ни одного неосвещённого участка не осталось… И колючки, колючки побольше!
– Спасибо, что не ты у него ландшафтным дизайнером был, Тайво, – ехидно поддел Рене, высовывавшийся из-за спин товарищей. – А то домишко, и целая армия взять бы не смогла, ты б всё перекопал да проволочными загражденьями перетянул!
– Ты, Телеграфный Столб, пороху не нюхал. Тебя бы в Крым на месяцок, да не на пляжах кости греть, а с нами вместе, когда война была – поглядел бы я, как ты запел!.. Кем-кем, ты сказал? Что за ругательство новое?
– А это среди богатеев новая придурь. Я как-то журнал читал: подобрал в парке, на скамье. Нанимают консультантов из триниклийских эльфов, чтоб те на участке всё обустроили под эльфийский лес – деревья там, ручьи, круги камней… или сады камней, не помню.
– Вот уж точно, придурки! Вы, люди, вечно пытаетесь самих себя обмануть: сад под эльфийский лес, интерьеры под гномьи чертоги… Своего и нет ничего, лишь бы что чужое спереть и испоганить!
– Тихо ша, народ! – шёпотом прервал Зяма. – Свои соображенья по обустройству участка, Тайво, лично херру Каналье выскажешь, когда мы до него доберёмся.
– Ага, потише, – вполголоса потребовал Пианист, сосредоточенно вглядываясь в тени. – Вон они. Собаки.
Из-за деревьев пружинистой походкой выбежал пёс – широкогрудый, криволапый, с острыми ушами торчком и брыластой мордой. «Штейнграу», как безошибочно опознал бы Король, будь он сейчас здесь. Псина задрала голову, принюхиваясь к ночному воздуху, и хрипло гавкнула.
– Тайво, давай, – велел Раймунд. Дофин уже развернул бумажный пакет, полный сарделек – свежих, сочных, одуряюще пахнущих. Они нарочно выбрали в мясной лавке самые дорогие, по халлу штука, без всяких примесей и приправ… И каждую заранее проткнули ножом по длине, напихав внутрь принесённых Зямой таблеток.
– «Цепных собак не кормили с утра, чтобы они стали внимательнее и злее», – шёпотом продекламировал поручик. Он взял сардельку в руку, примерился, прищурив глаз, размахнулся и метким броском зашвырнул угощение далеко через ограду. Пёс навострил уши, подскочил к упавшей в траву коварной вкусняшке, принюхался – и, коротко рыкнув, сцапал её.
Тайво поспешно зашвырнул в сад ещё несколько сарделек. Вовремя: ещё двое псов, выбежавшие на звук пиршества, набросились на дармовое угощение, не успев сцепиться с товарищем. Подельники молча наблюдали, как мохнатые стражники с довольным рычаньем пожирают сардельки.
– Откуда у тебя яд, Питончик? – шёпотом поинтересовался Зузан.
– Ой, пан Бомба, не задавай глупых вопросов, если не хочешь узнать шокирующую правду, что яд можно купить в любой аптеке! Или ты думал, что мы с этими тварями будем врукопашную биться, аки богатырь Шимшон со львами?
– У нас же бесшумка есть…
– Я не буду тебе отвечать в рифму только из уважения к твоему умению приносить жертвы подземным богам. И шо ты делаешь на меня такой удивлённый взгляд? Или скажешь, будто «Потрёпанный Трепанг» взорвал просто так? Я тебя сразу раскусил! – Зяма белозубо блеснул в полумраке усмешкой. – Ай, шучу, выдохни: а то сейчас от обиды надуешься и улетишь, как цеппелин, ручками-ножками дрыгая…
– Хорош трепаться, Зяма! Когда там твой яд подействует?
– Да не яд это, – пояснил Питончик. – Снотворное. Нам же нужно, шоб милые щеночки не подохли в муках, воя, хрипя и привлекая внимание – а тихо-мирно улеглись баиньки… Вот как, собственно, и происходит, всё как доктор прописал!
Действительно, движения псов сделались вялыми, осоловелыми. Один мотнул башкой, зевнул во всю пасть и осел наземь, уткнувшись мордой в траву. Двое других сделали несколько шагов на заплетающихся лапах, да и повалились навзничь, подёргав напоследок обрубками хвостов.
– Хотя снотворного там порядочно, я не жалел, шоб уже наверняка и дважды не вставать, – добавил Питончик. – Может, и подохнут во сне, как знать… Или шо, кому-то до них жалко?
– Нет.
– Да ну нахер!
– Пошли они в жопу, твари людоедские!..
– Вот и славно. Так, вижу, с собаками мы разобрались. Теперь ждём Жен… – и Зяма взглянул туда, где на другой стороне тускло освещённой улицы темнели силуэты домов.
На одной из крыш, в лабиринте дымовых труб и надстроек, неслышно раскрылось мансардное окно – все навесы заранее смазаны, защелка проверена и отогнута. Женевьева выбралась на кровлю– и бесшумно побежала по черепице, чёрный силуэт среди теней и лунных бликов, словно бесёнок-трубочист с мейнингенских гравюр. Спустя пару минут она оказалась на краю крыши, над самой улицей. Прижавшись спиной к печной трубе, девушка осторожно высунула голову. Вот он, особняк Канальи, светится в ночи фонарями в саду… А вот её цель. Несколько проводов, протянувшихся над улицей и над крышами.
Натянув перчатки, Жен достала из-за пояса длинные сапёрные ножницы с щедро обмотанными синей изоляционной лентой рукоятями, высунулась из-за трубы… И юркнула обратно, когда улицу внизу озарили красные и синие вспышки. Жандармский локомобиль медленно выехал из-за угла и остановился у тротуара. Сердце у девушки оцепенело, схваченное холодом: всё сорвалось, они раскрыты, конец?..
Нет. Из машины вылезли двое жандармов и направились к одинокой женщине в потрёпанной юбке, прислонившейся к фонарному столбу. Подойдя ближе, жандармы заговорили с ней. Всё понятно без слов: проститутка из бедных районов забрела без лицензии в «приличную» часть города. Очень быстро разговор перешёл на повышенные тона, девица визгливо выкрикнула что-то в ответ – и один из жандармов отвесил ей такую пощёчину, что голова мотнулась. Жен гневно закусила губу. Свиньи!
Ажаны затащили девушку в машину, бросив на заднее сиденье, и локомобиль укатил прочь. Женевьева облегчённо вздохнула и вышла из-за трубы. Убедившись, что улица опустела, она примерилась – и, зажмурившись, перекусила нужный провод.
Ничего не случилось, и током её не дёрнуло. Перерезанный провод прошуршал вниз. Порядок… Девушка нырнула в укрытие, вынула из кармана небольшой фонарик. И, высунувшись из-за трубы с другой стороны, три раза приоткрыла и защёлкнула заслонку.
– Три вспышки, – сообщил Пианист, глядя на то, как на крыше мерцает огонёк. – Дело сделано. Вперёд!
Зяма, Вуглускр и Бомба подкрались к караулке у ворот. У самых дверей Питончик приложил палец к губам, после чего указал на тонкую проволоку, поблескивающую на фоне ночного неба, что протянулась от крыши караулки к воротам особняка. И сделал жест, будто намазывал что-то бритвенным помазком… или звонил в колокольчик. Понятно, сигнальный звонок. Зузан достал нож – не кривой складень, а йормский ножик с десятком разнообразнейших лезвий и отверток – и протянул Зяме. Тот одобрительно кивнул, разложив маленькие кусачки, потянулся, щёлкнул – и перерезанная проволока свилась спиралью.
Вуглускр добыл из кармана маслёнку, щедро обрызгал снаружи петли двери, вставил в щель нож, поддел изнутри крючок и осторожно приоткрыл створку, заглянув внутрь.
– Спят оба, – еле слышным шёпотом доложил он. – И стаканы на столе: чай пили.
– Были сведения: не чай они там пьют, – тихо промолвил Зяма. – Охранники…
– Ты их снова таблетками травить будешь?..
– Я что, похож на убийцу в белом халате? У меня хлороформ есть!
Подельники бесшумно проникли в караулку. В прямоугольнике света, падавшем из окна, двое охранников уронили головы на столешницу, поблескивали гранёные стаканы в подстаканниках. Зузан потянул носом воздух: ну, да, не выветрившийся коньячный душок… Впрочем, миг спустя его заглушил крепкий аптечный запах. Зяма приблизился к одному из охранников – и быстрым движением прижал к его лицу носовой платок, смоченный из маленькой бутылочки.
Охранник судорожно дёрнулся, засучил ногами – и быстро обмяк, вновь провалившись в сон. Но, сволочь такая, успел двинуть коленом по столешнице снизу, так, что стакан сорвался с края стола и дзынькнул о пол. Тотчас второй охранник взметнулся со стула, хватаясь за пистолет…
Зузан оказался быстрее. Коротко замахнувшись, он двинул сторожа кулаком в висок. Хрустнуло, охранник дёрнулся всем телом и рухнул на пол, повалив по пути стул.
Бомба медленно опустил руку: на пальцах маслянисто блеснул зубцами кастет. Зяма с удивлённым уважением покачал головой.
– Да-а, – протянул он, уже в полный голос. – А ещё меня подозревал, что я убивец!
– Отвали, – бросил Зузан. Его пробрало дрожью; он отвернулся, чтобы не видеть скорчившегося на полу в пятне света тела, лица с нелепо разинутым ртом и глазами навыкате, из которых уходила жизнь.
Вуглускр тронул подрывника за плечо.
– Всё в порядке, – негромко, спокойно сказал он. – Сработал отлично.
– Эй, хорош диспуты вести! – сунул голову в двери Пианист. – Пошли!
– Мы уже закончили, господин майор, – сообщил Зяма. – У моего коллеги прямо-таки головоломные методы доказательства правоты!
Зузан мрачно промолчал, мысленно придя к выводу, что Тайво, походу, ещё не самая большая язва в их компании.
У двери чёрного хода все сгрудились вокруг Вуглускра, который, высунув от усердия язык, копался в замочной скважине тонкими стерженьками отмычек. Сад был очищен от охраны, но Дофин все равно напряжённо оглядывался, переминаясь на месте и держа наперевес дробовик.
– Ты дуршлаг не забыл? – поинтересовался Тайво.
– А? Зачем дуршлаг?
– К стволу прикрутить. Вместо прицела! – ухмыльнулся поручик.
– Тьфу, блядь, дебил! – в сердцах сплюнул Рене.
– Готово! – шёпотом доложил Вуглускр. Дверь приоткрылась, обнажив тьму коридора. Пианист глубоко вдохнул, подняв револьвер с накрученным на ствол глушителем. Оружие тоже было из закромов щедрого Зямы – с барабаном, надвигающимся на ствол во избежанье прорыва пороховых газов при выстреле. Непривычно, зато для скрытных операций самое то.
– Вперёд. Зяма, на стрёме.
Оказавшись в тёмном коридоре первого этажа, где вдоль стен темнели шкафы, а слева уходила вверх лестница, Пианист прикрыл глаза, стараясь приспособиться к темноте… Но тут же сквозь веки пробился свет. На стенах вспыхнули, разгораясь, газовые рожки в плафонах, осветив коридор.
Все мигом вскинули оружие – Пианист револьвер, Рене дробовик, Зузан выставил перед собой нож – ожидая, что сейчас изо всех углов полезут головорезы со стволами, а по лестнице медленно сойдёт сам Каналья, издевательски посмеиваясь и хлопая в ладоши, в лучших традициях синематографа… Потом столь же дружно перевели взгляды на Тайво. Поручик с невинным видом выпустил из руки световой шнур.
– Тайво, ты что, ёбу дал?! – яростным шёпотом поинтересовался Раймунд. – Зачем?..
– Спокойно, командир, – зрачки эльфа, только что расширенные на всю радужку, вновь стянулись в точки. – Это я в темноте вижу, а вы нет. Если вы начнёте тут сталкиваться и медными лбами друг о друга биться, звон весь особняк на ноги подымет! Да и поздно уже выключать, согласись?
Пианист негромко, но с чувством и фантазией выругался; так, что даже бывалый китобой Рене одобрительно покачал головой – а ведь говорят, будто никто не бранится крепче моряков – не сталкивались они с военными преступниками!.. Зузан нервно озирался. В свете ярких, на пятьдесят свечей каждый, светильников он ощущал себя блохой на шёлке – и весь на виду, и лапки разъезжаются.
– Ну, ладно. Нам куда? Нам наверх! – сам себе ответил Раймунд. Вот и лестница. Знакомая: это по ней они с Дофином поднимались, когда пришли к Каналье просить кредит…
Из-под лестницы, протирая глаза, выбрался заспанный охранник. При виде вооружённой компании он на миг застыл с кулаками у физиономии, затем разинул рот для вопля – но этого мига Рене как раз хватило, чтобы стремительно шагнуть вперёд и с размаху двинуть нерадивому стражу в лоб прикладом. Охранник кувыркнулся с копыт: спасибо мягким коврам, которыми тщеславный Каналья устлал даже лестницы, приглушившим стук от падения тела.
– О, старый знакомец! – довольно заметил Рене, склонившись над поверженным врагом. Один из тех мордоворотов, что выпроваживали их со двора.
– Милейший, – укоризненно промолвил Тайво. – В следующий раз будь осторожней: ты ж дробовик даже на предохранитель не поставил. Сейчас грохнуло бы непроизвольно, нас бы картечью и порубило, несмотря даже на забытый прицел!..
– Ой, да иди ты нахуй! – рыкнул Рене, впрочем, сконфузившись: не иначе, представил себе картину.
– Ну-ка, тихо все, – Пианист отвесил эльфу лёгкий подзатыльник. – Тайво, мы с тобой наверх. Рене, ты это… вправду, иди лучше на двор, будешь чёрный ход держать, а Зяма пускай на парадном постоит. Вуглускр, на тебе с Зузаном первый этаж… Кстати, погоди, у тебя оружие-то есть?
– Уже да, – спокойно сообщил Вуглускр, опустившийся на колени рядом с бездыханным охранником. И предъявил короткий пистолет с поворотным блоком из семи стволов.
– Хороша «панночка», – одобрил Раймунд. Изобретатели-гномы такие пистолеты звали «перечницами», но среди людей прижилось ещё и прозвище «панночка» – в честь отнюдь не ливонской крали, а многоствольной флейты староимперского лесного бога Пана.
– Как архистратиг Суворов в Уставе Войска Всероссийского завещал, – с усмешкой заметил Тайво. – «Пункт первый: по веленью отца-командира, с оружьем в руках бити супостата. Пункт второй: аще оружья несть – отобрати у супостата, далее смотрети Пункт первый»!
– Отставить разговоры.
Пианист и поручик взбежали по лестнице на второй этаж: ступени даже не скрипнули. Здесь свет в коридорах горел – неярко, в полфитиля: должно быть, охрана обходила этаж, оберегая покой хозяина.
На второго охранника они нарвались, когда отворилась дверь сортира и страж появился на пороге. Он замешкался лишь на секунду, рука метнулась взад-вперёд у пояса – то ли застегнуть штаны, то ли схватиться за пистолет на ремне… Эта секунда стоила ему жизни. Тайво с разворота выстрелил охраннику в грудь.
Настоящий глушитель работает, увы, совсем не так, как в синеме, и не приглушает выстрел до лёгкого чихания. Звук был такой, будто тяжёлую книгу уронили плашмя на стол. А эффект от выстрела оказался неожиданным – охранника швырнуло назад, будто от удара тролльским боевым молотом в грудину. Воткнувшись задницей в унитаз, он дёрнулся, выпучивая глаза, булькнул кровью из губ, и умер. Во входное отверстие от пули свободно поместился бы кулак.
– Херасе!.. – не сразу выдавил Раймунд.
– Эва как, – Тайво с озадаченным видом взглянул на револьвер. – Кажись, не тот барабан зарядил: это «орчебойки», экспансивные.
– И что теперь?
– Ну, – поручик перехватил револьвер обеими руками. – Как говорил объединитель Кауказа, героический маршал Кобашвили – «Другых патронав у мэня для вас нэт!»
– Ладно, хер с тобой, пошли.
– Погоди… – Тайво подошёл к убитому охраннику, погрузил пальцы в развороченную грудь. Пианист с лёгким содроганием смотрел, как поручик провёл окровавленными пальцами под глазами две черты, а затем от них по щекам вниз, мимо углов рта – две изогнутые линии, сошедшиеся на подбородке. «Вороний клюв».
– Вот теперь готов. Пойдём!
Они стремительной перебежкой преодолели коридор с вазами на пьедесталах у стен. В одной из ваз горкой громоздились стеклянные фрукты – яблоки, груши. Тайво при виде них явно хотел выдать ещё какую-нибудь нудную сентенцию про человеческие причуды, но Пианист прижал палец к губам, мысленно развернув перед собой план особняка. Так, за углом коридор к площадке второй лестницы и угловой башенке. Сколько там охранцов – знать бы… Ещё один поворот, и спальня Канальи с кабинетом.
Всего-то полсотни шагов. Вот только на каждом из этих шагов – и не угадаешь, на каком – может настичь маленькая, неотвратимая свинцовая смерть. Слишком часто Пианист видел, как легко (и, зачастую, нелепо) умирают люди. И нелюди тоже: главное, против орков брать калибр покрупней, а по эльфу сыпать пулями вразбос… Давить его, гниду, кинжальным огнем.
Прагматичные мысли помогли отогнать секундную нерешительность. Пианист кивнул Тайво, подняв револьвер, и высунулся из-за угла.
И тут же отпрянул – когда двое охранников, шагающих по коридору навстречу (привлёк-таки звук выстрела) вскинули пистолеты. Громыхнули выстрелы, ваза на угловом постаменте с жалобным дзыньком разлетелась на черепки.
«Сука!» Пианист прижался спиной к стене, лихорадочно восстанавливая в голове мысленно увиденную картину. Где могут укрыться двое врагов в коридоре?.. Да где бы ни укрылись, даже если высунешься и подстрелишь одного – второй успеет прибить тебя.
Одно радует: сколько бы врагов против них ни было, подкрепления не последует. Пианист вообразил, как в недрах особняка, всполошенного выстрелами, кто-нибудь – может даже, сам Каналья – сейчас мечется в панике, кидается к телефону и срывает трубки с рычагов… Напрасно: телефонный провод перерезала умница Жен.
Грянул ещё один выстрел. Пианист стиснул зубы. Эх, не догадался взять у Жен зеркальце: выставить бы за угол, оценить диспозицию – а там, может, на пару с Тайво в два ствола положили бы ублюдков.
Зеркальце… стекло! Идея сверкнула в голове вспышкой прожектора. Пианист махнул рукой, привлекая внимание Тайво, прижавшегося к противоположной стене с револьвером наперевес – и выразительно указал пальцем и взглядом в сторону. Эльф, поняв всё без слов, сделал шаг к постаменту с вазой…
– Ложись! – рявкнул Пианист, и швырнул в коридор из-за угла маленький, округлый предмет. Поняв, что взрыв гранаты сейчас разнесёт их в клочья, охранники завопили, шарахнулись к стенам… от покатившегося по полу стеклянного яблока. А Пианист уже выступил из-за угла – и выстрелил. Раз, другой.
Вот так.
Держа наготове пистолет, Раймунд прошагал по коридору, на ходу пнув яблоко ногой в сторону. Один охранник лежал с дырой в груди, уставившись в потолок тускнеющим взором: другой привалился к стене, завывая и скуля – пуля вошла в плечо и перебила ключицу. Не дожидаясь мольбы о пощаде и прочих стонов о больной маме и детях-сиротах, Раймунд выстрелил подранку в голову.
– Два-один, поручик! – осклабился Пианист, обернувшись к подошедшему Тайво. – Ну, как, неплохо для на…
– Раймунд, блядь, в сторону! – эльф схватил Пианиста за плечо и оттолкнул с дороги. Впереди была площадка, на которую выходили лестница снизу – и винтовая лесенка угловой башни. И по башенной лестнице уже сбегали двое охранников.
Тайво выстрелил, почти не целясь – и не промахнулся. Голова первого охранника взорвалась, как гнилая тыква, забрызгав стены красным и серым. Тот, что шёл следом, оказавшийся несколькими ступенями выше, рухнул и скатился вниз, заливая лестницу кровью. Сплющенная и деформированная противоорочья пуля, разнеся голову шедшего первым, вошла второму охраннику в колено, размочалив сплетение костей и связок в крошево и клочья.
– Это… – Пианист с трудом вернул на место отвисшую челюсть. – Это считается за одного! – выпалил он.
Тайво не ответил. В ушах его, сквозь звон после выстрелов, звучало хлопанье крыльев и каркающий клич. В эту секунду он будто видел – не глазами, а чем-то глубоко сокрытым – сквозь внезапно истаявшие перекрытия и кровлю, как над домом кружит растрёпанная чёрная тень. Чёрный ворон в ночном небе, на распластанных крыльях, застилающих луну.
«Здравствуй, отец!»
Исстари, ещё до прихода сынов человечьих, эльфы карельских лесов чтили древних тотемных предков. Велик и грозен был род, посвящённый Богу-Ворону, отцу битв и владыке могильных полей. И когда пришли люди, принеся в чащобы солнечный крест и свет новой веры – немало чудинских семей взяли себе фамилии, хранящие родовое имя. Воронины, Вороновы, Гайворонские… И Воронцовы.
«Отец мой, сегодня я дарую тебе щедрое пиршество!» Тайво коснулся пальцами свободной руки кровавых мазков на лице. Тысячу лет назад его предки шли в бой с копьями и луками в руках, начертав на лицах «вороний клюв».
«Унеси же их души в когтях на поля небесных битв. И пусть их плоть и кровь насытят тебя!»
Ещё один охранник, показавшийся на лестнице снизу, не успел даже поднять дробовик. За его спиной возникла тень – и человек, задёргавшись, выронил оружие, вскинул руки к горлу, тщетно пытаясь продеть пальцы под врезавшуюся в шею рояльную струну… А потом обмяк и осел.
– Пианист. Тайво, – бесстрастно кивнул Вуглускр, перешагнув через бездыханное тело и поднявшись по ступенькам; в пальцах его была зажата провисшая гаррота. Следовавший за ним Зузан имел бледный вид – казалось, его вот-вот стошнит. Осуждать паннонца Пианист не мог. Мало кто, видевший в деле Вуглускра, мог сохранить присутствие духа.
– Внизу ещё кто-то есть? – осведомился Раймунд.
– Больше нет, – сообщил человек без лица. Тайво уважительно покачал головой: ни единого выстрела ведь не прозвучало!.. – У вас как?
– Вроде, тоже. Ну-ка, Зузан, покарауль! Если что, свисти, – Пианист кивнул в конец коридора, где находились закрытые двери кабинета и спальни месье Канальгеруха.
Втроём Раймунд, Вуглускр и Тайво стремительно прошлись по этажу, распахивая все двери: но больше охранников им не попалось. В одной из комнат на столе обнаружился кипящий на спиртовке чайник. Когда подельники вошли в комнату, он как раз завёл свою пронзительную песню.
– Чайку? – предложил Тайво, сняв чайник с огня. – Что, никто не хочет? Ну и зря. Для чая всегда время есть. Помню, когда мы аранийцев в Крыму били, у них с этим было строго. Чуть пять часов пробьёт – чайная церемония: господа офицеры рассаживаются, адъютанты им стол раскладывают, чайник, сахар колотый, бисквиты… Мы в бинокли смотрели.
– Брешешь, откуда у вас бинокли? – отмахнулся Раймунд. – Что, нет никого? Ну и отлично. Пошли, с Канальей поболтаем.
Дверь в спальню ожидаемо оказалась заперта, но Зузан с Вуглускром взяли наперевес одну из тумб, уронив с неё вазу – и от удара импровизированным тараном замок хрустнул. Тайво отстранил остальных рукой и направил в открывшийся проём револьвер: потом вступил внутрь, поводя стволом.
Спальня месье Альфонса выглядела именно так, как должны выглядеть апартаменты человека из низов, дорвавшегося до богатства, но лишённого вкуса и представлений о гармонии. Устланный дорогими коврами пол; потолок в золочёной лепнине; королевская кровать под балдахином синей парчи с вышитыми звёздами и золотыми кистями; шкаф из резного дуба с зеркальными дверцами; книжные полки, сплошь заставленные томами в богатых переплётах… Довершала картину здоровенная скульптура у входа: козлоногий и рогатый чёрт, лыбясь шире ушей, любострастно лапал недовольного и упирающегося голого юношу.
– Как будуар шлюхи, – оценив обстановку, сплюнул Тайво.
– Резиденция какого-нибудь южнолемуриканского диктатора, – добавил Вуглускр. – Только портрета Канальи в генеральском мундире на самом видном месте не хватает.
– Я вам скажу, чего действительно не хватает, – сообщил Пианист, оглядываясь. – Самого Канальи. Месье Альфонс, вы где? Ау!
– Где-то тут! Дверь-то изнутри заперта, вон, ключ торчит!
Тайво полез под кровать; Вуглускр направился к окну – проверить, не стоит ли Каналья снаружи на карнизе. Зузан, на свою голову, сообразил быстрее прочих – может, потому, что в западно-эвропейской культуре анекдоты про любовника в шкафу не так популярны, как у него на родине. Так что он подошёл к шкафу, решительно распахнул дверцы… И оцепенел, когда в лицо ему уставилось чёрное дуло. Да не одно, а семь.
– Ни с места! – осипшим, пискливым голосом велел Канальгерух. Он стоял в шкафу, среди одежды – в халате нараспашку, с белеющим из-под него безволосым брюхом и нелепо повисшим срамом, в смехотворном ночном колпаке: но в дрожащих руках его была зажата самая настоящая «перечница» солидного калибра. – Не п-подходите, или я ему мозги вышибу!
– Месье Альфонс, не делайте глупостей, – напряжённо проговорил за спиной Зузана Пианист. Подрывник не мог оторвать глаз от прыгающего перед глазами соцветия стволов, и не видел, как Тайво приподнялся из-за кровати и уставился на Каналью.
– Убирайтесь! – завопил Каналья. – Я всех положу! Прочь!..
– Мильпанове… – с трудом выговорил Бомба.
Тайво поднялся на ноги, обошёл кровать и направился к шкафу. Канальгерух завизжал – и надавил на спусковой крючок.
Зузан зажмурился. Во всех книжках пишут, что в такие моменты перед глазами должна проноситься вся жизнь – но вместо этого вспомнилось постыдное: как впервые мял соседской дочке сиськи на сеновале, и был застукан отцом-соседом без штанов. Потом всю жизнь врал женщинам, будто четыре шрама в ряд на жопе – от вражеской картечи с войны, а не от вил…
Но не было ни грохота выстрела, ни света и пения господних ангелов, ни воя вьюги над Вечными Льдами. Когда же Бомба всё же осмелился открыть один глаз – подошедший Тайво как раз взял пистолет за ствол и выдернул из рук Канальи.
– С предохранителя снимать надо, месье Каналья, – доброжелательно сообщил эльф трясущемуся, безумно выпучившему глаза Канальгеруху; и легонько стукнул его рукояткой по лбу. ¬– Вот так одни забывают поставить, а другие забывают снять…
Ростовщик закатил глаза, но эльф не дал ему упасть в обморок – ухватил за ворот халата, довёл до кровати и уронил на простыни. Полежав немного, Каналья приподнялся на локтях и уставился на Пианиста.
– Месье Раймунд…
– Собственной никчёмной и нищей персоной, месье Альфонс, – с улыбкой подтвердил майор в изгнании. – Знаете, среди южно-ливонских революсьонарьос на удивление распространён цзин-буддизм. Переняли от беженцев из восточных стран, спасавшихся от сиамского нашествия… В частности, идею о Колесе побед и бед. Дескать, сегодня ты на самом верху, а завтра Колесо судьбы повернулось и тебя окунуло в грязь. А потом, ежели не захлебнулся – опять по-новой… Что в просторечии означает: будь добр к врагам своим, кто знает, куда судьба вывезет. Намёк понятен?
– Деньги в сейфе, в кабинете!.. – забормотал месье Альфонс, судорожно бегая глазами по сторонам. – Берите всё, пожалуйста. Месье Раймунд, право слово, это недоразумение, я как раз пересмотрел наш диалог и собирался дать вам щедрый кре…
– Не сомневаюсь, месье Альфонс, – перебил его Пианист. – Не сомневаюсь, что деньги там есть. Какой-нибудь десяток тысяч, чтобы обдурить торопливых и нетребовательных воришек. Какой же дурак будет ставить сейф со всеми своими активами вот так, на виду? Меня интересуют, так сказать, основные запасы. Что скажете?
Ростовщик ответил взглядом, полным страха и ненависти.
– Как я и предполагал. Ладно, особняк в наших руках. Тайво, мы с Вуглускром обшарим кабинет: ты поищи тут, а пан Бомба пускай приглядит за нашим любезным хозяином.
– Пригляжу, – угрюмо пообещал Зузан, подобрав пистолет Канальи и наставив на бывшего владельца. – Уж я пригляжу!..
- Только не пристрели случайно, хорошо?
Подрывник оскалился в ответ.
– Ого, месье Альфонс, да вы ценитель! – одобрительно заметил Тайво, разглядывая книги на полке. – Гляди-ка, раввин Лейба Толстович, «Война, мир и паровые големы»! Эх, давненько не перечитывал!.. – Тайво схватился за корешок книги – и вместе с ним выворотил из полки все остальные.
– Тю, да это ж обманка! – огорчённо сообщил поручик, держа в руках длинный картонный короб с наклеенными на лицевую сторону корешками книг.
– Естественно! – ухмыльнулся Зузан, не отводя взгляда от Канальи. – Ты что, думал, этот суслик вправду такой великий чтец? Я, было дело, в публичном доме мадам Вундерфикен вышибалой работал, там тоже такие были…
Тайво меж тем обшарил полки, выкидывая подделки. Настоящих книг оказалось всего с полдюжины, в том числе – первый и третий тома монументального труда Карла Маркса «Капитул», посвящённого многовековой истории церкви и религий в целом в оболванивании народных масс. Да ещё за одной из обманок нашлась стальная шкатулка с небольшой сундучок величиной.
– Ещё одна приманка для воров, месье Альфонс? – понимающе покивал Пианист. – Но и она, сдаётся мне, маловата для вашего личного сейфа: вряд ли вы станете хранить богатства в том, что легко унести под мышкой.
– Будь ты проклят, Раймунд!.. – прошипел Каналья.
– Уже давно. Ладно, мы пошли.
В кабинете, пока Пианист простукивал рукояткой револьвера стены, Вуглускр достал заткнутый за ремень ломик – и затрещали ящики стола. Подошедший Раймунд с интересом принялся пролистывать запертую на ключ документацию. Конторские книги, заполненные пометками одним и тем же почерком – конечно же, херр Каналья не доверил бы вести учёт доходов и расходов никому, кроме себя!.. Какие-то разрезанные письма, некоторые с расплывшимися от слёз чернилами. Проглядев несколько, Пианист сострадательно поморщился: сплошь «прошу о малейшей отсрочке», «проявите сострадание», и даже «во имя всего человеческого, что в вас есть!..»
Бедные, глупые люди.
Так, а это что? Раймунд вытащил из-под вороха бумаг в нижнем ящике толстую книгу. Надо же, второй том «Капитула», тот, которого не доставало на полке! Вряд ли херр Каналья был таким уж поклонником великого йормландского философа-антиклерикалиста, чтобы почитывать его между приёмами страждущих просителей. Значит, что-то интересненькое!
Пианист пролистал книгу, ища вырезанные в листах тайники, потом потряс – не заложено ли что меж страниц? Нет. Хотя… Он поднёс книгу ближе к плафону газового рожка. Да, на задней обложке ткань, обтягивающая переплёт, была промазана засохшим клеем, и явно не раз. Интересно… Взяв со стола нож для разрезания бумаг, Раймунд аккуратно надрезал ткань – и нащупал лист бумаги, вложенный меж картоном и материей обложки. Вот и тайник!
– Эх, испортил книгу, дурак… – пробормотал Пианист, достав листок. Приглядевшись, недоумённо нахмурился. Листок был покрыт непонятными закорючками, больше похожими на чунгарскую грамоту, чем на письменность.
– Что нашёл, Раймунд? – безразлично спросил Вуглускр, подойдя ближе.
– Да вот, какая-то тайнопись.
– Дай взгляну, – Вуглускр забрал у командира листок. – Ну-ка… Да нет, ничего тайного. Обычный бандитский шифр, даже не армейский. Знакомая система. Дай-ка вспомню, – он взял со стола карандаш и принялся карябать по листку, подставляя буквы.
– Ну, что там? – не вытерпел Раймунд. Вуглускр поднял на него бесстрастный, как обычно, взгляд.
– Кое-что такое, – проговорил он, – что тебе не понравится.