< За 40 дней до…>
Раз-два-три, раз-два-три!.. Шаг вперёд – два шага в сторону – оборот!
Она кружится в танце, и платье её плещется волнами оборок при каждом шаге и пируэте. Ах, как волшебно поют скрипки, как горят витые свечи, отражаясь в зеркалах и в медовом дереве паркета! А как галантен кавалер, как мягко и уверенно ведёт! В его руках она летит, возносясь всё выше под мраморные своды зала.
Раз-два-три! Вальс де-виндобон несёт по волнам музыки, а кавалер – умелый кормчий. Пускай не видно лица, скрытого чёрной кружевной маской, но как красив он в чёрном фраке с красной гвоздикой в петлице, с дерзким алым платком на шее вместо кружевного галстука, в нарушение всех правил и приличий! И она смеётся, радостно и открыто – и он улыбается в ответ…
Порыв ветра высаживает оконные стёкла. Осколки, дробясь и сверкая, скачут по паркету; свечи разом гаснут. Скрипки захлёбываются скрежещущим визгом, который всё тянется, режа по ушам и по сердцу бритвой.
Ветер с воем врывается в зал, неся с собой сухие чёрные листья. Ветер срывает платье, растрепав его на листву, оставляя её голой. Ветер сдувает маску с лица кавалера, развеяв чёрными бабочками-листьями.
У мужчины нет глаз. Чёрно-багровые дыры, сочащиеся кровавыми слезами по мертвенно-белым щекам. Не цветок алеет на груди, а пятно крови вокруг колотой раны. И он улыбается – жуткой ухмылкой мертвеца: и ещё одной улыбкой зияет разрез на шее, из которого выправлен наружу язык…
***
Фрейя проснулась от собственного истошного вопля. Скатилась с постели, запутавшись в мокрой простыне, забилась на полу, со всего маху ударившись о кровать и отбив мизинец. Боль отрезвила: шипя и поскуливая, девушка поджала ногу и принялась баюкать и растирать ступню.
Нескольких секунд хватило, чтобы немного прийти в себя. Всё, всё, спокойно! Опять этот сон…
Проморгавшись, она огляделась. Спальня в сумрачной мансарде, над головой скошенный потолок с перекрестьями могучих балок. Свеча в плошке на столике сгорела почти до основания, огонёк купался в стеклянистом воске. Сколько она спала, часа три?.. Фрейя обежала комнату взглядом – на полу поблескивали пустые бутылки. Ну, да, конечно!
Девушка тихо вздохнула. На миг накрыло огромное облегчение от того, что это был просто ночной кошмар. А затем она вспомнила, кто она, где и что с ней – и радость развеяло без следа. Лучше было бы не просыпаться… Ох!
Осенённая неожиданной мыслью, Фрейя бросилась к ночному столику; подползла к нему на коленях, схватила картонный календарик и пригляделась. Ряды зачёркнутых цифр и обведённая красным дата. Сегодня… Один из этих дней. Проклятье, и впрямь был шанс не проснуться!
Фрейя схватилась за грудь, ощутив, как колотится сердце. Накатило привычное лихорадочное желание встать, бежать, найти!..
В нос ударили, продравшись, сквозь запахи собственного пота и кислого вина (иногда она готова была проклясть своё острое чутьё), доносившиеся с кухоньки ароматы. Жареный бекон, лук, специи.
Девушка тихо выдохнула сквозь зубы. Готовить для неё было некому. Квартирные хозяева, пожилая пара бюргеров, поначалу охотно сдавшие жильё в мансарде приличной и милой девушке, быстро начали сторониться и смотреть искоса – стоило им пару раз проснуться среди ночи от диких криков. Её не выкинули на улицу лишь потому, что она исправно платила. И жила одна. А значит…
– С добрым утром, Фрейя! – раздался с кухни весёлый мужской голос. – Завтрак готов, милая сестрица!
Бальдр…
Этого следовало ожидать! Каким бы сумбурным и мучительным кошмаром ни была её жизнь, неизменным в ней оставалось одно: Бальдр всегда приходил в назначенное время. Каждый одиннадцатый день. Иногда он появлялся на рассвете, иногда тянул до самого вечера, когда Фрейя уже сходила с ума от ожидания и готова была принять паническую дрожь и бешеное сердцебиение за симптомы неотвратимого рока…
Но он приходил. Он всегда знал, где её найти. От него было не скрыться, да и если бы даже она захотела – не смогла бы. Бальдр был спасением. Был жизнью.
Поморщившись от плеснувшейся в голове тяжёлой боли, девушка подползла к кровати и вытащила из-под неё ночной горшок. Выпитое вчера просилось наружу, и хорошо, что не верхним путём... И в таком виде никак нельзя оказаться в коридоре. Пока дойдешь до туалета, обязательно встретишь хозяев. Не хотелось бы в таком состоянии искать жилье...
– Фрейя! – певуче позвал Бальдр. – Скорее, завтрак стынет. Петушок пропел давно!
– Иду! – досадливо отозвалась Фрейя, стараясь перекричать журчание.
Завернувшись в простыню, она прошла к тумбочке с тазом и кувшином воды. Умывшись и прополоскав рот, посмотрела в зеркало, прибитое к стене. Из отражения на неё мрачно взглянула бледная девушка с залёгшими под глазами тенями, с рыжевато-золотыми волосами, истончившимися и ломкими от бесчисленных перекрашиваний. Из хаоса растрепанных волос выглядывали острые кончики ушей, вкупе с чертами лица, выдающие примесь эльфийской крови.
– С добрым утром, пьянь болотная, чучундра дикая, – пробормотала под нос Фрейя. Да, вспомнила… Вчера она и вправду напилась, как в последний раз – когда не смогла найти в аптечной лавке лауданума, спасавшего от кошмаров. Снова дала знать о себе проклятая, ущербная наследственность: пришлось осушить не одну бутылку, прежде чем забытье наконец-то накрыло. (Хотя, увы, не уберегло от безглазого гостя). Обычно Фрейя старалась ограничивать себя в выпивке: организм непредсказуемо реагировал на алкоголь – временами развозило с пары рюмок шнапса, как эльфийку, а порой никак не удавалось достичь желанного опьянения, прямо как заядлую женщину рода людского. Раньше она пыталась найти закономерность, сопоставляя то с месячными, то с фазами лун и солнца, то со съеденным и выпитым ранее, но давно махнула на это рукой.
Глупцы думают, будто полуэльф – это тот же человек, только с приятными и полезными бонусами вроде красоты, долголетия и прочего… На то они и глупцы! Полуэльф – это клубок болезненных, противоречащих друг другу химических реакций организма и гормональных всплесков.
Фрейя распахнула мансардное окно, впустив в душную спальню свежий воздух, и зябко поёжилась. В предрассветных сумерках горели уличные огни и вырисовывались двускатные черепичные крыши Швальцберга, столицы Великого княжества Мейнинген. Вдалеке над горами проплывал мерцающий огонёк воздушного корабля.
Всё так же завёрнутая в простыню, Фрейя прошла на кухню. Какая разница, право слово?.. Бальдр хозяйничал у плиты, обнажённый по пояс – мускулы упруго ходили под кожей, оживляя витиеватую татуировку на всё плечо и пол-торса: сплетённого из лент змея с разинутой пастью. Рисунок хной, конечно же, Бальдр не имел права на особые приметы. Никто из них не имел.
– Какой ещё петушок? – мрачно спросила Фрейя, пододвинув табурет и сев за стол.
– Второй, конечно же! – обворожительно улыбнулся Бальдр, повернувшись к ней с шкворчащей сковородой в руке. – Который в два часа ночи поёт… Завтракать будешь?
– Ну, давай, – кивнула Фрейя, не сводя взгляда с лица напарника. Зверски красивого, стоит признать. Кровь северного эльфа-свартальва даровала Бальдру белоснежные волосы, сейчас остриженные коротким ёжиком, кожу цвета старой слоновой кости и прозрачно-серые глаза. Полуэльф умел производить впечатление, особенно когда улыбался. Возможно, и Фрейя могла бы на него запасть… если бы не связывавшие их отношения. – Что там у тебя?
– Самый что ни на есть здоровый завтрак! – заверил Бальдр, поставив сковороду на стол. Фрейя невольно сглотнула слюну. Яичница с подрагивающими солнечными желтками, с поджаристым беконом и луком, с полопавшимися от жара колбасками!.. Возможно, напарник переборщил со специями, но это было неважно. Даже измученный желудок Фрейи оживился и возрыдал голодными слезами.
– То, что нужно девушке, чтобы подкрепить силы: яичница а-ля пратхет! – Бальдр отделил половину деревянной лопаткой и заботливо выложил на тарелку полуэльфийке. – Кушай, сестрица, не стесняйся.
Фрейя взялась за вилку. Голод прогнал и скверные мысли, и подступившую было тоску. Больше всего она ненавидела, когда Бальдр вёл себя вот так, ласково и заботливо. Это каждый раз даровало ложную надежду, что затянувшееся недоразумение наконец-то закончилось, и всё будет хорошо…
Глупо надеяться. Почему же она вновь и вновь стремилась обмануться?
Девушка жадно поглощала завтрак, закусывая чёрным хлебом. М-м… о, боги, когда она последний раз ела хорошую еду? Бальдр с изяществом аристократа разделывал завтрак на сковородке вилкой и ножом, глядя на напарницу.
Фрейя одолела уже добрую треть, когда вилка ткнулась во что-то хрустящее. Бекон? Она рассмотрела насаженный на вилку кусочек белка, не сразу поняв, что видит с обратной, поджаристой стороны. Как будто фрагмент непонятного растения, запечённый в яичницу, с острыми веточками… или шипами… А спустя секунду пронзило понимание. Кусок сегментированного узкого тела с торчащими в стороны острыми лапками.
Сороконожка! Рубленая сороконожка, залитая сверху яйцами и зажаренная!
– Пратхет-Тхай – это самоназвание Великого Сиама, – по-прежнему улыбаясь, сказал Бальдр. – Что такое, сестрёнка? Не любишь сиамскую кухню?
Фрейя не слышала. Опрокинув табурет, она выскочила из-за стола, повалилась на четвереньки, не добежав до мусорного ведра – и её вырвало. Ещё раз, и ещё, пока не осталось ничего, кроме тянущейся с губ кислой слюны.
Девушка упёрлась ладонями в пол, содрогаясь уже не от рвотных спазмов, а от рыданий. Слёзы текли по щекам – и в такт всхлипам хохотал Бальдр, запрокинув голову и приложив руку к груди, будто на сцене театра.
Театра, мать его…
– Похоже, восточная кухня тебе всё-таки не по вкусу! – выговорил сквозь хохот Бальдр. – Что ж, тем хуже для тебя! – и, смачно отправив в рот кусок яичницы с запечённой сколопендрой, захрустел хитином на зубах.
Отдышавшись и утерев слёзы, Фрейя обернулась к своему мучителю. Бальдр держал в пальцах маленький пузырёк («фиал», как любили говорить эльфы), наполненный прозрачно-зелёной жидкостью. От вида сосуда у девушки ёкнуло сердце.
– Ну, что, извергла из себя ту срань, которой вчера налилась под завязку? – холодно, без тени улыбки и радушия, спросил Бальдр. Взгляд прищуренных глаз пронзал Фрейю, как пара ледяных спиц. – Это хорошо. Ты нужна трезвой, вменяемой и готовой к работе.
Он не сказал «мне». Да и никогда не сказал бы. Бальдр всегда говорил только от имени «Театра».
– Дай-ка угадаю, – устало, через силу выговорила Фрейя. – У нас очередное задание, не так ли? И, судя по твоим словам, где-то на востоке?
– Не совсем ещё утопила мозги в винище, – заметил Бальдр. – Именно. Нас посылают в Лютецию. Грядёт большое дело, с большими деньгами и последствиями.
– «Нас», – безнадёжно повторила полуэльфийка. Значит, придётся работать вдвоём… как минимум. Ей всего несколько раз выпадали такие задания, и каждый раз Бальдр, постоянно находящийся рядом, превращал и без того нелёгкую работу в ад. Ублюдок, казалось, знал тысячу с лишним способов мучить и пытать Фрейю, при этом не попортив её тела и не навредив профессиональным навыкам.
Ну а как же иначе, ведь она была нужным инструментом. Ценной исполнительницей. Куклой «Театра».
Один лишь раз он избил её, да так, что она после этого неделю не могла с кровати встать. И, похоже, поплатился за это сполна. Тогда фиал с зелёным эликсиром ей впервые принёс совершенно другой агент. А Бальдр объявился лишь две недели спустя, пришибленный и тихий, и почти месяц потом не рисковал её мучить. Стыдно вспомнить, но тогда она даже почувствовала благодарность к «Театру»… К этим сукам, отнявшим у неё жизнь, оставившим лишь мучительное существование от пузырька к пузырьку!
– Не сказала бы, что Лютеция сильно восточней Швальцберга. Скорей, наобо…
– Заткнись, дура, и слушай! На восток отправляются деньги. Очень большие деньги. И наша задача – сделать так, чтобы они туда не добрались. Не только наша: будет собираться группа. Но «Театру» нужны не одни лишь пушки, но и те, кто умеет работать как мозгами… – Бальдр качнул пузырьком в пальцах, – так и тем, чем у тебя всегда лучше всего выходило работать.
Фрейя поднялась на ноги, не отрывая взгляда от зелёной искорки в пальцах напарника. Бальдр холодно усмехнулся:
– Что, хочешь? Конечно, хочешь. Пожалуйста… Лови! – и внезапно взмахнул рукой. Девушка судорожно метнулась, вскинув руки с растопыренными пальцами, чтобы поймать, не дать разбиться!.. – и вскричала от боли, налетев голым бедром на угол кухонной тумбы. Бальдр залился смехом, по-прежнему крепко сжимая фиал в пальцах.
Фрейя привалилась к стене, обхватив ладонями бедро: на светлой коже розовела ссадина, уже набухая бусинками крови. Глаза вновь застили слёзы, теперь ещё и от боли.
– Я зайду за тобой вечером, принесу новые документы, – полуэльф встал из-за стола. – К этому времени я хочу видеть тебя готовой, собранной и утёршей сопли. Краску для волос найдёшь на тумбочке.
– Х-хозяева… – выдавила Фрейя. – Они… не позволяют мне приводить мужчин!
Прозвучало до оскомины жалко, но девушка думала в первую очередь о жизни и безопасности хозяев. Почтенный, добродушный херр Бауман и румяная, приветливая фрау Марта – что сделает с ними этот ублюдок, если они попробуют встать у него на пути? О, Творец…
– Ну что ты, сестричка! – Бальдр вошёл в комнату, одетый в длинное тёмно-зелёное платье. Видела же его на спинке кровати, отстранённо подумала Фрейя, ещё тогда заметила – не моё… И не сообразила. Усевшись на табурет, полуэльф раскрыл на столе пудреницу и принялся умело подкрашивать глаза.
– Какие мужчины, о чём ты? – проворковал Бальдр, припудривая щёки пуховкой: голос его менялся на ходу, становясь выше, звонче и мягче одновременно. Проклятый пересмешник… – Никаких мужчин. Но ведь они же, без сомнения, – он нахлобучил на голову парик с золотистыми локонами, перехваченными красной лентой, – пропустят скромную, милую цветочницу, пришедшую навестить в беде свою лучшую подругу Фру-Фру? – Бальдр встал с табурета и грациозно сделал книксен, выставив ногу в башмачке.
Детское прозвище стало последней каплей. Не выдержав, Фрейя зажала лицо ладонями; плечи её затряслись.
– Что? – непонимающе изогнул подведённую бровь Бальдр. – Какого пса ты ревёшь?
– За что т-ты так со мной? – выговорила девушка сквозь рыдания. – Бальдр… Ведь мы к-когда-то правда б-были как брат и сестра!.. Зачем т-ты…
Глаза полуэльфа расширились. В три шага он подошёл к Фрейе, вцепился рукой ей в волосы и рванул вверх, заставляя выпрямиться. Девушка вскричала от боли – и тут же осеклась, в ужасе уставившись на блестящее перед лицом лезвие охотничьего ножа. Простыня соскользнула с плеч Фрейи и упала на пол, оставив её обнажённой и дрожащей перед мучителем в платье.
– За что? – тихо, певуче переспросил Бальдр, оттянув голову жертвы назад. Лезвие ножа, едва касаясь, скользнуло по щеке девушки, по шее над бьющейся жилой, коснулось ямки меж ключиц. – Мне напомнить тебе, Фру-Фру? Напомнить, как жили когда-то мальчик и девочка, которые вправду были друг другу как брат и сестра, вдвоём против всего мира?
Лезвие скользнуло ниже, обогнуло левую грудь Фрейи, прошлось по мягкому животу вокруг впадины пупка. Он зарежет меня, мелькнуло в голове у полуэльфийки. Зарежет ножом, которым резал завтрак и даже не обтёр лезвие. Я умру на полу, заколотая клинком, перемазанным в сраной яичнице!..
– И как потом развела их судьба, – протянул Бальдр, вороша острием золотистые кудряшки на лобке «сестры». – И как спустя годы наша глупенькая, глупенькая девочка решила, будто может обмануть очень серьёзных людей. Людей, которые подобрали её братика на улице и подарили ему жизнь – тогда, когда её не было рядом!..
Фрейя почувствовала прикосновение холодной стали к самому сокровенному – и закрыла глаза. Если бы не рука Бальдра, стискивающая волосы, она бы уже повалилась на пол.
– И что же, девочка думала, – прошептал над ухом Бальдр, – что мальчик, которого она звала братиком, а потом бросила на грязной обочине дороги, вот так её… простит?
Слёзы текли по щекам Фрейи из-под сжатых век. Прошло, казалось, не меньше часа, прежде чем холод стали меж её ног исчез, и вцепившиеся в волосы пальцы разжались. Когда девушка наконец рискнула открыть глаза, перед лицом блеснул пузырёк с зелёным эликсиром.
– Бери своё противоядие, – скучным, тусклым голосом сказал Бальдр. – И уберись уже тут… да и сама помойся. Воняет.
С этими словами он вышел из кухни. Спустя несколько секунд Фрейя услышала, как хлопнула оконная рама. Ушёл по крышам…
Скрутив пробку с фиала, девушка опрокинула зелье в горло и чуть не поперхнулась, когда жидкий огонь опалил изодранный рвотой пищевод. Кое-как восстановив дыхание, она вытряхнула на язык последние капли, боясь упустить даже малую толику.
Всё хорошо. Уже хорошо. Она будет жить. Ещё на одиннадцать дней она спасена. Пускай потом опять будет Бальдр, пусть её пошлют куда-то на край света – только не отнимайте единственную радость. Изумрудную каплю жизни, купленную ценой боли и грязи.
Фрейя прислонилась к стене и сползла на пол, обхватив руками колени и уткнувшись в них лицом.
***
За спиной у золотоволосой полуэльфийки – стол.
Стопки фишек на расчерченном зелёном сукне. Мельтешит колесо рулетки, с треском скачет по нему шарик. Вокруг стола – силуэты во фраках и платьях, в клубах сигарного дыма. Звучат приглушённые голоса, смешки, далёкая музыка. А на столе букет белых роз и бокал красного вина.
Плывут и тают прядями клубы дыма. И видно, что у фигур вокруг стола вместо лиц – белые маски. Плачущие, весёлые, хмурые. Театральные. И блестит рукоять стилета в букете роз. А в бокале, купаясь в рубиновой влаге, извивается и течёт по стенкам живая лента с щетинками лапок.
Сколопендра.