< За 42 дня до…>
Кастрюля на плите весело посвистывала струйками пара. Венчик голубого огня охватывал закопченное дно.
Пианист взялся за винную пробку, вставленную в слишком большую крышку, приподнял. В лицо ему устремился клуб пара. Он чуть отклонился, принюхался. Снова накрыл кипящую посудину, щелкнул ногтем по горячему боку. Эмаль местами облетела – нет ничего вечного, господа, ничего! – но основной рисунок с роскошными цветами до сих пор можно было разобрать. Хотя и выглядело это остатками мозаики в храме после лихого налета банды орков – этакие отдельные цветные пятна на фон всеобщей разрухи. Кастрюлю притащил Дофин, сказав, что нашел ее в заброшенном маяке на острове Уэссан. Так что, вещь была с историей!
– Как там дела у нашей картошки? – уточнила Женевьева, сидящая в мягком, низком кресле в углу их небольшой кухоньки. У мебели тоже была история, но куда короче – майор в прошлом году нашел кресло на свалке: пришлось долго выводить клопов.
Пианист замер, чертыхнулся. Снова сунулся в кастрюлю, но уже не носом, а трехзубой вилкой.
– Ну, почти. Сказал бы, что пять минут, но скорее шесть с несколькими секундами. Уже без секунд. Уже пять минут с секундами…
– Прекращай, – засмеялась девушка, – как бы ты ни старался казаться армейским занудой, ты все равно тот еще балбес!
– Вот уж спасибо на добром слове! – проворчал Пианист.
– О, лестница скрипит, – подняла указательный палец Женевьева. – Слышишь?
– Конечно. Дофин?
– Двое. Оба тяжелые.
– Возможно, Дофин и бочонок вина! – мечтательно закатил глаза Пианист.
– Или полицейский инспектор с усилением! - вернула на грешную землю Жен.
– Приходя в гости к военному преступнику и его роковой женщине, брать в усиление всего одного человека!? – майор вскинул руки к затянутому паутиной потолку. – О времена, о нравы! Чтобы сказал твой мудрый papа́?
– Он бы сказал, что если придут с шайссеверфером, хватит и двоих!
– Так, женщина, кто из нас про зануд что-то говорил, а?
– Я же не в том смысле! Это ты все перекручиваешь!
Спор оборвался на полуслове: в дверь постучали. Правильным кодом – тюк разок, и всё. Не зная – не угадаешь.
– Ну точно, Дофин! – обрадовалась Женевьева. – Интересно, что в этот раз притащит?
– Открою, – шагнул к двери Пианист, перекинув через плечо полотенце. Под полотенцем у майора в изгнании висела “домашняя” кобура с крупнокалиберным пограничным “Марсом”. Его специально разрабатывали против крепких на рану орков, защищённых доспехом. Но и двери, и тонкие стены он прошибал очень неплохо. Так что, окажись на лестничной площадке не те, кого ждали, всё могло для них закончится весьма печально. Не будь револьвер зажигалкой.
– Свои! – подал голос Дофин, услыхав шаги за дверью.
– Свои дома сидят! – ответил Пианист и щелкнул запором.
– Вот пустишь, так сразу и сяду! – ухмыльнулся широкоплечий бородач в морской брезентовой куртке с разводами соли. У него за спиной стоял незнакомец: высокий, худощавый и смуглый, коротко стриженный. Через всю голову его бежала сеть мелких и крупных шрамов – будто человека в вентилятор совали. Несколько раз.
Майор распахнул дверь, отшагнул. Дофин боком протиснулся в узкий проем. Молчаливый гость вошел следом, замер на пороге, закрутил головой, осматриваясь. Для непривычного жильё Пианиста и Женевьевы, действительно, выглядело странно. Огромная комната с высоченными – не допрыгнуть – потолками, вместо межкомнатных стен – полуразломанные шкафы, стопки книг и вёдер из-под краски и штукатурки. Всюду разнообразный, но явно полезный хлам, курганы веревок...
Но привыкнуть можно. Главное – ходить аккуратно. Чтобы под ноги не кидались веревочные петли, а на голову не падал инструмент и снаряжение. Ну и облокачиваться на “стены” нужно было с опаской. Погибнуть от удара энциклопедии поучительно, но глупо.
– Это кто? – дёрнул подбородком Пианист.
– Вот как ты с гостями-то, а? – грозно зашевелил усами Дофин. – Мы тут целый мешок еды принесли, и прочего веселья, а он сразу с расспросами! У, мент позорный! Зуз, продемонстрируй!
Молчун скинул с плеча старый солдатский вещмешок, распустил петлю на горловине. Зоркий глаз Пианиста узрел множество прельстительных штук – тут тебе и пол-головки сыру, и пара багетов (мятых, но явно свежих), и топорщащаяся из газеты копченая курица. И даже несколько бутылок. С этикетками!
– Привет, высотница! – Дофин сгрёб в объятия хрупкую девушку, которая выскочила из кухни: впрочем, очень осторожно.
– И тебе привет, Рене – повелитель селедок!
– Не селедок, а сардинок! – уточнил бородач и разжал объятия. Жен начала делано кряхтеть и проверять, не сломались ли ребра.
– Вы вовремя, – произнёс майор, внимательно глядя на пришедшего с Дофином человека. Тот спокойно встретился с Пианистом глазами, выдержав безмолвный допрос. – У нас тут как раз картошка поспела.
– Обожаю спелую картошку, – улыбнулся незнакомец.
– Как зовут? – спросил Пианист. Рене, кинувшись помогать с сервировкой, представить товарища забыл.
– Зузан Чапутов.
– С Кауказа? Типа как Бидон Отходов?
– Тьфу на вас три раза, господин майор! – нахмурился Зузан. – Я из Паннонии.
– Ааа...
– Зови его Бомбой! - Дофин высунул из кухни бороду.
– А почему не Фитилём? Телосложение как раз…
– Раймунд, зови его хоть Сюзанной, если тебе так нравится! Главное, не оставляй наедине с газовой трубой! Или чем-то, что можно взорвать!
Пианист недоуменно посмотрел на Зузана. Тот развел руками.
– Этот скромняга сложил “Потрёпанного трепанга” как ёбаный карточный домик! Всего двумя движениями!
– Это как?
– Просто подраскрутил вентиль, – с готовностью пояснил Бомба. – А потом кто-то пришел поссать, с сигаретой в зубах.
– Заодно и посрал, ага!
– Я бы сказал, обосрался просто на отлично!
– Жрать идите, изверги рода человеческого, – позвала Женевьева. – Всё бы вам о всякой гадости языками трепать! И чтоб руки помыли, после слов таких!
Мужчины, переглянувшись, дружно вздохнули и строем потопали к умывальнику.
*****
На кухне было тесновато, но все поместились. Рене начал было предлагать перебраться на крышу, чтобы не тереться жопами, но из люка подуло настолько холодным ветром, что мигом выдуло все подобные мысли. Ещё и люк пришлось закрывать.
Разлили по первой – в бутылках с этикетками оказался дешёвый, но весьма питьевой бренди. Наскоро зажевали, чем бог послал. Разлили по второй…
Дофин, держа на весу бокал, внимательно посмотрел на Пианиста, потом на Женевьеву.
– Я, собственно, с чем пришел...
Девушка изогнула бровь.
Рене покосился на Бомбу:
– Зузан в теме. От него, вернее, тема и пошла. Я-то так, мимо проходил в нужное время.
– Тебе виднее, – тряхнула Жен волосами и принялась за сыр, нарезанный прозрачными ломтиками.
– Ты все бережёшь фигуру? – толкнул ее локтем Дофин.
– Кто много весит, того верёвки не держат. А кого верёвки не держат, того закапывают глубоко!
– Это тебе говорил твой отец? – хохотнул Пианист. – Что-то я не припомню!
– Нет, если бы мой почтенный papа́ узнал, чем я занимаюсь, он бы разломал мне о голову свой бубен.
– Шаман? – удивился Бомба. – Твой отец, мадемазель Женевьева, шаман? С Анамитских островов?!
– Мадам! - уточнила Жен, покосившись на Пианиста. Майор сосредоточенно разливал бренди по стаканам и бокалам – однообразной посуды на всех не хватало. – И да, оттуда. Думала, и так понятно, – девушка очертила указательным пальцем овал вокруг лица.
– На всякий случай, лучше уточнить, – ответил Бомба и принял стакан, протянутый майором. – Я в ваших краях человек новый, тонкостей не знаю. Скажу ещё что не так, и меня ваш супруг пристрелит из своего ужасного револьвера! Прямо насквозь!
Пианист хрюкнул от смеха, вытащил “Марс” и протянул гостю:
– Из него если решишь застрелиться, разве что серу в ушах выжжешь. Ну или волосы в носу.
– А на вид – прям настоящий, – восхитился Зузан. Ему, разумеется, не поверили.
Продышавшись, Пианист расплескал остатки бутылки, отставил ее в сторону. И уперся ладонями в стол.
– Итак? Рене, ты, думаю, затеял встречу, не для того, чтобы нас познакомить с паном Зузаном. Или как у вас там правильно?
– Да плевать, – поморщился Бомба, – мы-то здесь.
– Сразу видно умного человека, – кивнул майор и снова повернулся к Дофину. – Что скажешь?
Рене делано откашлялся в кулак, выпятил грудь на манер завзятого оратора…
– Вчера вечером ко мне пришел Бомба. С сумкой.
– Я её взял в “Трепанге”, незадолго до… – Зузан обозначил в воздухе нечто неопределённое.
– Взял?!
– Владелец ею очень дорожил. А потом долго разговаривал с унитазным богом.
– Ты его не осуждай! – коснулся плеча Жен Пианист. – Я бы тоже взял. Да и брал, в общем! Помнишь, тот несессер? Ровно в той же ситуации сдернул! Зато мы два месяца спокойно зимовали.
– Я же не осуждаю, – ответно коснулась руки майора девушка. – Так, уточняю детали.
– И что было в той сумке?
– В той сумке было это! – жестом фокусника Дофин вынул из опустевшего продуктового рюкзака футляр от цилиндра фонографа.
– И? Там внутри были алмазы Голконды? – скривилась Женевьева. – Так у нас таких алмазов...
– Два с половиной ящика, – уточнил Пианист. – Бижутерия. В стене между гостевой спальней и туалетом. Среди пустых бутылок.
– Да что вы за люди, черти вас дери! Дайте договорить!
– А ты говори, а не тягай черепаху за хвост!
– Зузан пошел ко мне.
Бомба кивнул, потянулся к курице. Отломал ножку с обмякшей уже корочкой, набил полный рот мяса и начал жевать, посматривая на Дофина.
– Откуда у тебя фонограф?
Рене смутился. Хотел тоже было что-то срочно пожевать, чтобы собраться с мыслями, но коварный Пианист убрал обе тарелки с едой.
– Я иногда это… Слушаю море…
– Море…
– Да, - отрезал Дофин, – его самое. Песни китов.
– Не, не, не! - замотала головой Жен. – Я всё понимаю.
– Мы всё понимаем, – поддержал Пианист.
Ничего не понимающий Бомба чуть не подавился курятиной, заперхал. Его тут же кинулись выручать, колотя по спине.
– Короче, он ко мне пришел. Знал, что у меня такая штука есть.
– И? Что оказалось на той записи?
– Наше будущее, господа.
*****
За спиной у Пианиста плац, солнцем залитый. И коробки парадные. Замер строй, не дышит.
А перед строем – человек. Рядом – эполеты по асфальту дохлыми осьминогами разлетелись. А над головой у него – шпагу ломают. Рвётся она из чужих рук, из последних сил бьётся. Раз, и лопнула сталь. Рассыпались обломки по плацу.
Стоит человек. А приглядишься – одни обломки от него.