Старик злился на глупых детей Ворона и Волка. Они увидели новые ружья и забыли обо всем! И в первую очередь о том, что надо смотреть назад — чтобы помнить. И смотреть вперед — чтобы предвидеть...
Сначала люди. Смешно ведь, правда? Люди на стойбище — и не как еда, и не как торговцы. Если бы люди Черных Орлов, еще ладно – в их бога верят многие. И они приходят как друзья.
Но эти… Плохие люди. Пришли как хозяева, и сказали, что делать и как делать. И дали новые ружья. Много ружей. Чтобы оркам легче было выполнять приказы...
Глупцы не умеют думать. Глупцы верят, что если у них появится новое — прямо с кузниц Стального Города — оружие, жизнь разом переменится к лучшему. Они заплатят за глупость. Но к сожалению, платить придется не только им.
Шаман сплюнул скупую горькую слюну, вытер запястьем рот.
Предпоследние времена настали...
А ведь жизнь только—только наладилась. Да, конечно по понятиям Изначальных - не жизнь, а жалкое прозябание. Орки ныне ютились на скудных землях, сжимаемых соседями, как соленый мокрый сыр в кулаке. Занимались презренным обменом вместо того, чтобы по—хозяйски забирать свое. Иногда, по старой памяти, ходили в набеги, но строго следили, чтобы никого не зашибить до смерти, а не то... В общем, плохо, неправильно жили, и предки на том свете наверняка качали головами с немым укором, глядя, в какое умаление пришли дети Волка и Ворона.
Но все—таки то была жизнь, а не бесконечная, заранее проигранная война с теми, кто для порядка молился каким—то своим богам, но по—настоящему верил лишь в огненную сталь и потому всегда побеждал.
А теперь все закончилось. Гномы вновь открыли горные проходы, и кто—то щедро одарил диких с востока новым оружием. Вернутся времена кровавых набегов. Но придет неизбежный ответ, ведь, сколько бы не полегло людей, их всегда остается больше...
Налетел порыв ветра, охладил разгоряченное лицо. Закружились в неловком танце листья, уцелевшие с осени — сюда, в его убежище, где по бокам громоздились камни, а сверху сцепилось ветвями три могучие пихты, снег не попадал. Разве что горсть—другая пробирались со стороны реки.
Листья... Шаман осторожно подул. Листья взмыли вверх...
На листьях уходят к Ворону души погибших. Их за последний месяц очень много. Больше, чем стоило бы...
Ушедшие с Рыжим, ушедшие к гномам... И сейчас, ушедшие убивать людей Границы. Пусть глупым и обещали, что они будут лишь проводниками для восточных. Но так ли важно, убивал ты сам или всего лишь привел смерть за собой? Никто не станет разделять местных и пришлых. Для людей они все – орки, и не более, и не менее того. И никто не захочет узнать, откуда появились дурные люди, что платили за войну новыми ружьями...
Шаман устало вздохнул. Тоска прижимала к земле надежнее камня.
— Я не смог заползти к вам в головы, чтобы вы стали хоть немного умнее. Что ж, сейчас ты будешь моими глазами, Холчан. И моими руками.
Огромный, похожий на каменную глыбу воин замедленно кивнул. На лицо начала наползать серость испуга. Ослушаться нельзя. Но быть его глазами и руками...
Но ослушаться нельзя.
Смотреть чужими глазами неудобно. Да и вообще видеть — непривычно.
Шаман никогда не был в городах. Но знал, что дома людей куда больше самого большого дома орков. Люди, вообще похожи на муравьев. Живут тесно—тесно. Оттого и сами сходят с ума, и других тянут в безумие.
За невысоким забором, сложенным из дикого камня, длинное здание заставы. Первый этаж каменный, второй — деревянный. Застава горела. С той яростной страстью, когда выпущенный на волю огонь утоляет первый голод, без разбору вгрызаясь и в сухое дерево, и в тела. Полыхала крыша, целиком объятая пламенем — местами уже прогорела, и зияли провалы, подсвеченные горящим чердаком.
Горел и второй этаж — вырывались из окон яркие языки, облизывали стены. На первом то ли все уже сгорело, то ли еще толком не занялось — лишь копоть тянулась по камню.
Орк переступил через тело пограничника, убитого несколькими ударами копья в спину. Пошел дальше.
Двор перед заставой был завален убитыми налетчиками. Смерть собрала здесь богатую жатву. Сердце перестукнуло с замедлением. Шаман выдохнул, немым приказом толкнул Холчана вперед. Орк шел через поле боя, отмечая все новых и новых погибших. В окружении чуть ли не трех рук воинов, на снегу, перемешанном с кровью, маслом и землей, лежала обгорелая груда исковерканных железных листов и медных труб. Еще больше обломков расшвыряло вокруг, некоторые глубоко ушли в бревна пылающих строений. От человека внутри машины мало что осталось, но перед собой, он отправил на тот свет не одного врага. Хорошая смерть. Достойная.
Орк обошел здание, стараясь держаться подальше от жара, которым дышала горящая застава. Снег у стен растаял, и пепел падал на землю, заваливая невесомым ковром.
С задней стороны заставы картина была та же — множество убитых орков, с пару дюжин, может и больше. Меньше, чем спереди, но тоже немало. Среди восточных Куниц немало вдов совсем скоро оплачут своих мужей. Дорого, очень дорого обошелся им набег.
У маленького домика сгрудились люди в егерской одежде. Но одежда плохо прячет нутро. Совсем не они... Не тот запах, не те глаза. О, шаман знает егерей. Страшнее зимних волков! Когда был моложе на полсотни зим, они славно сражались в здешних лесах! А эти только одеты как егеря. Но у них глаза хорьков...
Пройдя еще немного, шаман увидел вторую кучку людей. Женщина, молодой человек, снова в егерской одежде, еще один, постарше, в нелепых одеждах — словно граничар на свадьбу вырядился. Они стояли кольцом, спорили и казались недовольными. Орк прислушался. Остановился, прислонился к стене сарая, из которого несло угольной пылью и смертью — внутри кого—то убили. Он ждал.
Ожидание не затянулось. Взлетел и оборвался тонкий крик.
Солдаты начали расходиться. Вместе с ними ушел и командир. Старый — вся голова в седине. Но спина прямая и шаг ровный — шаман даже мимолетно позавидовал — ему бы столько здоровья... На куске обгоревшего полотна осталась лежать девушка.
Шаман подошел поближе. Совсем молодая... Орк наклонился, подобрал валяющийся рядом нож, вытер о полотно, спрятал за пазуху. Не стоит разбрасываться оружием племени. Еще раз взглянул на покойную. Снова наклонился, закрыл ей глаза. Шаман знал многие обычаи граничаров — трудно жить бок о бок, и не знать главного – как рождаются, и как умирают. Щека была еще теплой, не успела застыть на пронизывающем ветру.
Раздался тихий стон. Будто котенок рыси запутался в буреломе и никак не может вылезти.
Орк оглянулся по сторонам. Нет, солдаты уходят. И они смеются, радуясь завершению трудной работы. Никто из соплеменников тоже не смотрит на шамана — даже отводят взгляд, опасаясь лишний раз смотреть. Все знают, что Холчан сейчас не Холчан, а шаман, друг Ворона—Элькха . Тот, кто предупреждал, что не стоит иметь дела с восточными. Даже за ружья Стального Города. Тот, кого не послушали.
У здания, что раньше было конюшней, а сейчас стало выгоревшей коробкой без крыши — она провалилась, когда сгорели перекрытия, лежали трое. Люди Границы. Один мертв, истек кровью. Второй тоже, погиб в яростной рукопашной, мертвые рука так и закостенела, сжимая револьвер с рукоятью, разбитой вдребезги о вражьи головы. И третий...
Этот, почему—то одетый как егерь, сумел выбраться из—под трупов и отполз самую малость, оставляя за собой багровый след. На большее раненого не хватило. От пограничника пахло кровью, порохом и ненавистью. Человек Границы. Один из тех, кого пришли убивать солдаты, режущие дочерей своего народа...
Шаман присел рядом, коснулся прожженой одежды там, где билось сердце. Живой. Но ровно настолько, чтобы рассмеяться в лицо Смерти, когда та, наконец, придет. Умрет в течение суток, скорее раньше.
Орк мягко вывернул револьвер из судорожно сжатых пальцев, требовательно свистнул. К нему уже спешили двое, на ходу раскручивая полотнище для переноски раненых.
Полотнища много, и человек на нем кажется крохотным...
Шаман вынырнул из видения. Костер погас, и угольки не давали и крохи тепла.
Скоро умирающий пограничник окажется перед ним. Человек уже ступил на дорогу, что ведет к Ворону или куда там уходят души храбрых людских воинов, однако, быть может, он прошел не слишком далеко. И тогда его можно остановить.
Они поговорят. Им есть о чем поговорить.
Байда
Были мы, и нет нас. Вам же, господин прапорщик — удачи. И побольше. Даст Царь Небесный, встретимся. Только не спешите.