А вообще, он, сержант, в смысле - идиот. Вот кто заставлял вперед шагать, когда добровольцев вызывали? Сидел бы сейчас в родной части, что в Белой Церкви расположена, и в ус не дул бы.
Не полз бы сейчас по снегу, пропуская над собой колючую проволоку, норовящую сержантского мяса кусок вырвать. И не попадался бы под внимательный взгляд немолодого капитана. Того самого, который вопрос тот задал. О добровольцах. И взглядом своим, которым, что твой сапожник шилом, пробил строй, и уперся точнехонько в сержанта.
Упершись – вопрос повторил. И неведомой силой глаз своих потянул к себе. Сама собой поднялась рука, тронув впередистоящего за плечо, а ноги понесли вперед, ровно на пять шагов.
И за Адаменко вслед, еще десяток шагнул. Все отделение его. Не желающее сержанта одного оставлять.
Вот и не оставили. Никого назад не отправили. Хлопцы все нормативы сдать сумели. Не заставили краснеть отделенного командира своего. Хоть и злым тихим словом поминали часто. У сержанта уши часто горели с того дня, трижды клятого, когда их, да еще сотню бойцов, завез военный эшелон прямехонько в Карелию, да прямо в снег выгрузил. В белый да холодный…
Вот так и ползали они по снегу тому, второй месяц. А еще – стреляли, взрывали и прочему обучались. Что завсегда справному бойцу пригодится….
- Рядовой Говоруха, прекратите так задницу высоко поднимать. Я еще пожалею, а белофинн вторую дыру сделает!
- Да уж пусть лучше сделает! – шепчет сквозь зубы рядовой. – Лучше бы нас на фронт отправляли, чем тут морозить!
Адаменко показывает рядовому кулак свой знаменитый. Говоруха затыкается мигом, да дальше ползет. Здоровенной гусеницей извиваясь, да уже не оттопыривая лишнего ничего. Напротив – вжиматься начал. Ничего, пусть извивается, вжимается да сержанта клянет. Зато уже почти всю дистанцию прошли, а капитан, раз всего и окликнул.
Будет, значит, к ужину сто грамм, приказом январским Климента Ефремовича положенным. Сержант, мыслями такими согретый, ползти быстрее начинает, обгоняя строй…
А капитан вовсе не про то думает, как бы Адаменко водкой вечером не обделить. Про то, капитан Фесенков думает, что поперек горла ему уже бойцов гонять. Ребята его бывшие, нынче большие дела делают. ДОТы пачками рвут, да пленных табунами пригоняют. А он тут маринуется. Запал боевой зазря растрачивает. Невезение сплошное, одним словом…
- Сержант! – Кричит капитан, ругань матерную в глубины организма командирского загоняя. – Поднимай архаровцев своих, да топайте на пункт обогрева. А то вовсе уж на снеговиков похожи стали.
Встали, отряхнулись. И побежали. Без команды, черти. Да и ладно. Если силы есть – по снегу бегать, то и на остальное хватит.
На пункте обогрева и получаса не просидели – приказ пришел, в казарму возвращаться. Снова побежали. Не так резво, конечно. Тело-то, тепло прочуяло, да обленилось… Еле доползли. Как раз успели только перловки с тушенкой порубать, да водочки опробовать.
Не засыпали – в сон проваливались. Сразу и до утра.
А утром – новая беда пришла к отделению сержанта Адаменко. Форму выдали новую. Бушлаты утепленные, штаны ватные, в которых в костер садиться можно. Ненадолго, конечно. Буденовки отобрали, а взамен шапки дали. Из шерсти вязанные. Как оденешь – одна морда и видна. Точно как лыжник, на рекорд бегущий. Посмеялись, ясное дело. Но оценили сразу. Каска не сползает, да и вообще сподручнее вышло. Не зря, значит, большие командиры в штабах московских сидят….
Бойцы обновки примеряют, да шепчутся. И шепот об одном идет – на фронт отправляют. Белофиннов воевать. Радуется кто, кто грустит заранее. А сержант задумчивый сидит. Портянку байковую да теплую все наматывает да разматывает сразу.
Фесенков непорядок углядел. Как иначе.
- Товарищ сержант, бойцу героической Рабоче-Крестьянской грустить Уставом не положено. Наряд вне очереди хотите?
Адаменко шутку оценил. Да шуткой и ответил.
- Да вот, товарищ капитан, дума тяжкая одолела. Два месяца как день один, в снегу провалялся, а вот вдруг несвезет, да сделает наймит капиталистический, пропагандой оболваненный, дырку в голове еще одну, а ведь и не знаю даже, как мы называемся нынче. Не пехота ведь, и не танкисты. Или вот, поймает комендантский патруль, который, для понимающего человека, белофинна страшнее, да спросит, какие петлицы под бушлатом ношу.
Капитан форму одернул, усмехнулся криво, фуражку поправил, да и говорит, мимо сержанта глядючи.
- ОСНАЗ мы зовемся, товарищ Адаменко. Особого назначения, стало быть. А петлицы – сам подумай цвета какого. Не дурак ведь. Только думай недолго. Вечером машина будет. На фронт едете.
Фронт встретил радушно. Шальной очередью, пропоровшей воздух над капотом забуксовавшей полуторки.
Сержант и скомандовать не успел, как бойцы наружу посыпались, оружие прихватить не забыв. Посыпались не просто так, а с умом. Заняли обе обочины, укрывшись за наваленным снегом.
Сам Адаменко за колесом укрылся. С лейтенантом-сопровождающим на пару. Водителя, застолбеневшего долго очень уж пришлось из кабины выкорчевывать. Подумалось на миг, что все, достало пулею парня. Ан нет. Об мерзлую землю буйной головушкой приложился, ругнулся матерно, да в себя пришел. За наган ухватился, глазами зыркает. Не подходи – убью!
Полежали малость – перекликаться начали. Все целы, все здоровы. Кто если шишку набил, из кузова сизым соколом наворачиваясь, так это мелочи по сравнению с Мировой Революцией.
Первым из укрытия сержант вылез. Бандитского форсу ради. Лейтенанта уесть всяко надо. Чтобы воображал меньше. «Маасковский я!» Тьфу, одним словом. Да и бушлат в кабине остался, зацепился, паскуда, за ручку какую-то, да и повис на двери. А в одной гимнастерке долго не протянешь. Хоть и жара вокруг. Минус 10 всего. Сахара.
Никто стрелять не стал больше. Только минут через пять, когда уже собрались дальше ехать, подлетел АМЗ с коляской. В коляске – ручник дегтяревский. Да мордоворот при нем. Чекистской наружности.
Ребята, однако, вежливыми оказались. Документы лейтенантские да сопроводительные на отделение проверили, козырнули учтиво. Да проводить предложили. Все равно, мол, в одну бригаду едем. Да и с целью одной.
Так и поехали. Впереди чекисты на мотоцикле, из под колес снегом да ледышками швыряются. Следом ЗиС-5 фырчит, скользя на подъемах покрышками лысыми да стертыми, цепками мелкозвенчатыми позвякивая…
Посмеялись сперва. Оно как ведь вышло - мордоворот тот, который при «дегтяре» в коляске сидел, в тулуп укутавшись, их командиром новым оказался. И не по НКВДшной части числился, а вовсе даже и по армейской. По той самой, что и Фесенков, не к ночи помянутый. И тоже капитан.
- Задача, бойцы, у нас простая как валенок сибирский. А ты, Поляков, рожу не криви. Поговорка это. Я сам из чалдонов исконных… Так что, робяты, подходи поближе. Показывать буду, а вы запоминать, да слова в себе не держать требую. А вслух говорить. Кроме похабных самых, понятное дело.
Бревенчатая хатка уже с полгода без хозяина была. То ли сбежал, то ли финны выселили, когда прифронтовую полосу загодя готовили. Хозяин-то был, уж простите на неверном слове. Только менялся каждую неделю. То танкисты стоят, мазутой двор пачкая, да БТшками ограду ломая, то «махра» околачивается, доски заборные на сугрев пускает, а то и «Бог войны» планы сочиняет…
- Вот смотрите, мы вот тут. С этого берега озера. Только не озеро это, а река бывшая. Запрудили внизу где-то, вот и разлилась. Зовется - Перон-йоки. Река, в смысле. А вот тут. – Палец капитанский на карте отмечает мыс небольшой. – Самое узкое место. И укрепузел важный очень. Финны его Лейпясуо зовут. И что обидно, перекрывает он узость всю. Да еще и мост под обстрелом держит. Который прямо на Выборг выходит. Важность задачи всем понятна?
Кивнули все. Как понятной не быть, в самом деле? Что же ты, капитан, вопросы такие глупые задаешь?!
- А нам его уконтропупить надобно? – Адаменко говорит. И карту внимательнее рассматривает. Словно ответ там написан уже. Хотя, и ответ ясен…
- А это как получится, товарищ сержант! – смеется капитан, чуть огонек свечки мощью легких не задув. Задавить мы его вряд ли сможем. Там одного гарнизона по тыще рыл в каждом сидят. И стенки, что у твоего линкора броня. А вот нагадить им дерзостно – самое то будет.
- Тыщща одного гарнизона?! – Не только у рядового Говорухи очко не железное, но он первый спросил. Значит, хоть яйцы серебрянкой присыпаны, но крепость в них имеется.
- Меньше. Намного. Вот только, сколько точно, уж простите, товарищ рядовой, не скажу. Маннергейм все никак в гости позвать не может, в бумагах своих покопаться вволю. – Капитан руками разводит.
Ржет отделение над маршалом незадачливым, что такого веселого человека в гостях видеть не хочет.
- Есть тут момент один. Исторически важный. – Подождал, пока отсмеются бойцы Адаменко, да сказал, немного поразмыслив. – Сложность самая, как понимаю туда добраться. А дальше – дело известное. Бутылку с КСом в дымоход, да гранатой сверху. И Говоруху, заместо чопика на трубу.
Снова ржут все. Даже капитан зубы скалит.
- Соображаешь, хохол! – И подмигивает.
- А как не сообразить? Учили же хорошо. – Руками сержант разводит. – А насчет как добраться туда – так дело нехитрое. Или все городские, да только я круги наматывал, по десять верст, чтобы на девок в купалке поглядеть? Так в то не верю!
- Быть тебе сержант, маршалом! – Капитан говорит. – Весь мой план как с чистого листа срисовал. На днях пойдем. Отсюда, и сюда. Как раз ребята мои подтянуться должны. Вас маленько поопытнее….
Ребята капитанские подтянулись на утро. Здоровые все. Как шкафы платяные. Кто с ручником, кто с «мосинкой» снайперской. А кто и с винтовкой странной. С магазином под ложей. Капитан их «ружье-пулемет» обозвал. Какой-то Федоров изобрел. Ничего так штука, Адаменко бы не отказался в хозяйстве иметь. Хоть и длинее пистолет-пулемета дегтяревского, и патронов поменьше, только бой дальше, да в руках сидит как влитая….
Да и ППД, сержант только издалека видел. А Федоровское ружье – вот оно. Под носом. Лежит и зимней смазкой пахнет. Самому Адаменко с отделением вместе – «Токаревские» самозарядки выдали. СВТ - вещь знакомая, ее Фесенков показывал, и кое-каким премудростям научил. Взамен «трехлинеек» само собой выдали. Те - пехтуре сиволапой передать приказали.
Все обрадовались очень. А что? Как по Адаменковскому мнению – дуже вещь хорошая. И бьет точно, и патронов много. И прикладом со штыком работать можно. Штык больше всего понравился. Не иголка мосинская, а целый кинжал. Хочешь по горлу режь, хочешь в пузо втыкай, да с поворотом выдергивай, кишки вражеские на волю выпуская.
А криворукие если кричат, что сложная шибко – так не винтовки ведь беда, а отца с матерью, что дите такое родили, не постаравшись…
Регулятор подкрутил, протер все насухо – и все дела. На смерть империализму. А то заедает у них. Тьфу, одним словом….
А еще, к СВТ вдобавок, кому пистолет, кому револьвер. Сержант сперва ТТ покрутил, а потом Говорухе его всучил, наган отобравши. Патронов меньше – зато привычней как-то. И на морозе не отказывает.
Маскхалаты опять же, белые. Ботинки лыжные да прочее….
- Так, бойцы! – Капитан речь говорит начал. – Все у нас с вами, орлами да соколами, просчитано, продумано, и до мулиметра вымеряно. Посему приказ такой – еще час даю наиграться с цацками новыми да блестящими. Потом спать. Проснуться, и спать снова. А потом, еще и еще. Кого на кухню занесет, пусть на меня ссылается – мяса с кашей вволю дадут. Уходим завтра вечером. Все всё? Или повторить?
Нема дураков повторять. Знаем мы капитанов таких. Лучше гадюку-змею в исподнее, чем такого злить. Мы лучше «винтарь» разберем, тряпочкой пройдемся старательно. После до Говорухиной «светки» доклепаемся, пару нарядов пообещавши…. Пожуем чего Бог, точнее повар пошлет. А там и на боковую можно. Под одеялом лежать синим да колючим. И сны видеть. Да не про победу грядущую, почему-то, а про Ксанку – девку справну. Коса черная до задницы висит, глазищи, что прицел оптический….
Так и заснул сержант. И пусть спит, сны видит. Двадцать лет сержанту. Самое время девкам блазниться….
Долго шли. Адаменко даже устал маленько. Снег хоть и не по колено, но глубокий. Вот и бредешь что твой аист, только коленки к подбородку тянешь. Эскимосам хорошо – у них всякие там снегоступы водятся по заначкам. А наша промышленность все никак не может армию славную свою даже лыжами снабдить. Про снегоступы не говоря. Да и бес с теми лыжами. Боец Рабоче-Крестьянской должен с честью переносить лишения и тягости воинской службы. За ногу бы их да об пень….
На третий час марша, капитан привал скомандовал. Точно что привал получился. Капитановы, еще так-сяк, а Адаменковы – как подрубленные повалились. Лежат. Языки повываливали, и глазами луп-луп. Словно подохнуть собираются. А пару-то, пару… Вот сидит где «кукушка» финская, да в бинокль смотрит. А тут – словно тебе полевая кухня полковая развернута. Демаскируемся. Да что сделаешь.
- Подъем! – капитан командует. И сам первым встает, от сосны с трудом отлипая. Хорошая сосна, мягкая…
- Кто снег в пасть сунет – прикладом выгребу! – Шипит сержант злобно на бойцов недисциплинированных. Сложности нынешнего момента непонимающих. Сам мучается. А нельзя. Весь на воду изойдешь. А за ночь надо еще двадцать верст пройти. Где по буреломам. А где и ползком…
На совещании сержант капитану так и сказал. «Невозможно это!»
А тот цитатой из Иосиф Виссарионыча ответил – про невозможное и нереальное. Вот и идут они. Чудо совершать. Невозможное, но реальное…
Совершили. Смогли. Правда, если как на духу – когда через затопленку ползли, Адаменко в штаны ватные да теплые чуть не нагадил с перепугу.
Лед толстый, но хрустит. А под ним вода течет. Черная. И холодная. А над головой ракеты шипят осветительные. Редко финны пуляют. Но без графика. Не подстроишься. Вот и ждешь, что высветит тушку твою, распластованную, ко льду приникшую. Оскалится радостно наемник капиталистический, да гашетку вожмет. И получишь ты привет из пулемета «Максим». Привет пламенный, да свинцовый….
Обошлось, однако. В рубашке кто-то родился. Или, как сержант размышляет – в маскхалате белом. Он-то, по временам нынешним всяко полезнее будет.
- Все! На месте мы. Дальше – только вечером. Работу по плану работаем. Мы взрываем, молодежь прикрывает. Вопросы?
Нет вопросов. Все уже заданы давно. Адаменко даже на «молодежь» не обиделся. Да и с чего? Они при раскладе любом – молодые. Что по опыту, что вообще. И так спасибкать должны, что на задание такое взяли…
Группа в куче буреломной засела. Хорошая такая куча… Со стороны разлива пролезть можно. Гадюкой-змеей протиснуться сквозь ветвей переплетение могучее. А со стороны УРа финского - нерушимой глыбой древесины смерзшейся кажется. И пусть кажется. И чтобы не одна лярва вражине перекреститься не посоветовала!
Мы не долго тут. Всего день пересидим, все подходы подсмотрим, график примерный прикинуть попробуем… А там и темнота пожалует на землю финляндскую, под ногами звенящую…
Сержант и сам не заметил как задремал. А зарок ведь давал – пока капитан не проснется – глаз не закрывать. Вот только капитан даже подремать не располагался, все в бинокль смотрел. В белом белое разглядеть пытался. Да в блокнотике схемы чертил. Вот Адаменко сон и срубил. Подкрался, лазутчик вражеский, да мягким мешком по затылку приложил.
Да то не беда. В бок толкнули, сержант и очнулся. Из забытья сонного выкарабкался мигом.
- Что, капитан, работу работаем?
- Работаем, сержант, работу-ту клятую. Понеслась.
И понеслись. Поползлись, точнее. Луну, гадскую, всеми диверсантами проклинаемую, тучами затянуло. Небось, капитан приворожил. Он такой, по морде заметно.
Дозорные как раз прошли. Минут двадцать есть у капитана. Если ночью график не меняется….
Кто куда… Капитанова группа на три тройки разбилась. Как раз по числу ДОТов по самую крышу в землю вкопанных.
Адаменко своими бойцами траншеи перекрыл. Что к ДОТам от позиций белофинских ведут. Как раз отделение делить удобно. По пулемету на группку пришлось. Сержант по центру расположился. Сам себе оперативный резерв создал. Регулятор газовый проверил, гранаты перед собой положил. Выдохнул. Отделение взглядом командирским окинул. Хорошо лежат. И не видно почти. Если знать, что вот та куча - это рядовой Сашка Говоруха, а вон та – ефрейтор Серега Харченко, тогда да. И очертания разглядеть можно. И винтовки ствол, бинтом перемотанный.
Назад взгляд бросить – не видно никого. Ну, и отлично. Я не вижу – другие тоже не разглядят.
Тихо-тихо… Только стрелки бегут. Секунды отмеряя.
Земля вздрогнула сдавленно. А потом еще, еще, еще…
И капитан орет, глотки не жалея: - Сержант! Десять минут! - А крик в тишине ночной далеко разносится… Только грохот взрыва всех и так перебудил. По траншеям дальним ворушение уже заметно.
Десять, так десять. Нам, татарам, что горилка, что пулемет. Лишь бы с ног сшибало. Адаменко поворочался, снег уминая, предохранитель опустил, щелчок не тая.
А вот и первый бежит. Винтовочкой размахивает, да орет что-то, рот распяливши… Прямо в рот сержант и шарахнул. Только брызги в разные стороны. Упал финн. Ногой дернул пару раз и все. А потом они валом повалили. И где только прятались, чухонцы клятые?!
В отделении – всего-то десять человек, да он. Отделенный командир. А тут – как бы не рота на них пошла. Злые, что волки твои. А как же. Проспали. ДОТов-то тут еще есть несколько, но вот сектор простреливаемый поурезали мы. И знатно…
Магазин в приемник, затвор передернуть, цель выбрать… И до щелчка вхолостую. А потом – повторить.
Гранаты уже в ход пошли. Смолкли разом пулеметы на флангах. Отбегали хлопцы свое. Тут и сзади стрельба началась. Да крики нерусские… Вот и Серега пулю поймал. Да в «светку» пихать нечего. Только граната осталась, да наган со штыком.
Зато время вышло. Как раз на десять минут их отделения и хватило. Вернее, на одиннадцать.
Гранату сержант запулил в сторону ДОТа ближайшего, что как раз за спиной был. Наган левой ухватил, штык правой. Говорухе подмигнул одобряюще.
- Ну что, рядовой Сашка. Помирать время пришло! А раз так, то за Родину, за Сталина! Да вперехлест через три клюза якорной! В Бога-Душу-Мать!
И пошли они. Сквозь финнов ошарашенных. И пули мимо летели, и штыки вражеские миновали. Пока не развернулся перед глазами цветок огненный, красоты неописуемой, да не подкинуло сержанта Адаменко высоко – высоко. Туда, где только птицы летают. Да «ястребки» краснозвездные….
- Знакомьтесь, бойцы! – Голос ротного глухой. Словно из колодца говорит. Но слышен хорошо. И шептаться сразу не хочется. Даже в шеренгах оконечных, взору начальственному недостижимых. – Старшина Адаменко. Назначен заместителем командира первого взвода. Все поняли и запомнили?
- Так точно товарищ старший лейтенант! – Отвечает в разнобой рота. И на старшину смотрит. А старшина на роту.
А там строй как подбор. Богатыри. Хоть в плуг запрягай, да на поле отправляй. Но и старшина на фоне общем не теряется. Хоть и росту в нем не два метра, да в плечах не сажень косая. Да форма потертая, солнцем выжаренная, ветром продутая….
Только на гимнастерке старшины того, над карманом левым – Орден Красной Звезды. И кругляш медали отважной рядышком. Которая с танком атакующим…
Да и лицо старшинское так и тянет рожею назвать. В шрамах все. Словно под «роспись» попал, со шпаной связавшись. Вот и смотрят бойцы. Внимательно.
- Здравия желаю, товарищи бойцы! – И голос у старшины роже под стать. Хриплый да треснутый. Словно кто по зеркалу кулаком ударили. И в глотку вставили.
- Здравия желаем, товарищ старшина! – Поморщился он, рожу покривив. Ухо командирское покоробили бойцы. Разноголосицей недисциплинированной.
- Плохо, товарищи москвичи, очень плохо. Столицу позорите! Обалдуи, одним словом. Тренироваться надо. Начнем? - И скалится. – Здравия желаю, товарищи бойцы!
- Здравия желаем! – Уже лучше ребята выдали. Поняли, наверное, что где сядешь на старшину, там и слезешь. Если он тебя раньше не уронит…
Тут с фланга правого, рядовой какой-то голос подал:
- Товарищ старшина, а вопрос можно?
- Не «можно», а « разрешите!». А вообще – валяй! - старшина рукой махнул.
- А Вы за что орден получили?
…развернулся перед глазами цветок огненный, красоты неописуемой, да не подкинуло сержанта Адаменко высоко – высоко….И летел он, пока темнота не окутала целиком. И сквозь темноту голос девичий не донесся: - Утречко доброе, товарищ сержант!
Вернул голос тот на землю грешную сержанта Адаменко. Пришел он в себя. И заорать захотел. Глаза открыть пытается, а не видно ничего.
Испугался. Руками вокруг зашарил, да к лицу тянет. Проверить хочет. На месте ли глаза, не вынесло ли осколками.
Только руки его назад отводит кто-то, да голосом нежным на ухо шепчет:
- Не бойтесь товарищ сержант! На месте очи ваши карие да жгучие. Так что руками не трогайте, а то линейкой бить буду. По пальцам не туда лезущим, рану норовящим разбередить. Погодите малость, сейчас дырочку ковырнем, чтобы видеть могли.
Зашипел сержант от боли лютой, но вытерпел кое-как. Проделала медсестричка две дырки в повязке марлевой. Глянул Адаменко на свет белый, да слезу пустил сразу же. Словно бы бритвой по глазам резанули. До синих брызг отточенной. Проморгался, однако же. Палату разглядел. Да к сестричке медицинской пригляделся…
Чуть сердце не стало…Аж пару раз стукнуть забыло. Смотрел сержант, не отрываючись, пока Ксана не пригрезилась, да не погрозила пальцем сурово.
Хотел Адаменко спасибо сказать, за то, что утешила. И вообще хорошее чего-нибудь. Да идет вместо слов хрип жуткий из горла пересохшего. Ахнула медсестричка, да быстро сержанту воды подала, в стакане граненном. Ну, и направила руку дрожащую куда надо.
Просочилась водица по Сахаре, размягчила связки сведенные…
- Где это я, красавица?
- В госпитале, красавец. В Ленинграде. – хихинула дева-краса, ладошкой прикрываясь стыдливо.
- Эк в дали какие, занесла-то, судьба, гадюка-змея… - сержант выдохнул, да стакан пустой обратно подал. – А с лицом-то чего, с каких дел завернули, словно бы фараона древнефеодального?
- А лицом, вы, товарищ сержант, осколков гранатных наловили превеликое множество. – погрустнел голос медсестричкин. – Врачи наши заштопали все, но там и ожог еще сверху. И обморожение. Так что, забинтовывать пришлось. Инфекций всяких во избежания!
- Эх, как бы и мне наловчится словесами такими мудреными бросаться… - Адаменко сказал. Сглотнул ненароком, волнения тревожного не выдать пытаясь. Да Ксанке милой пообещал клятвенно, чтобы не волновалась зазря….
– А тебя судьба какая сюда закинула? И вообще, как имя-отчество будет?
Краской медсестричка залилась. Хоть и скрывал халатик почти все, но от пяток до кончика носа точно.
-Натальей зовут! А по батюшке - Константиновна! А фамилия - Карасева! - тарахтит, и все пуще краснеет. Хоть спички зажигай. Об уши или об что другое. Интересное более. – А в армию не судьба занесла! Сама пришла! Надоело мужу котлеты жарить! – И хихикнула снова. Кончиком косы пушистой прикрывшись…
- Ой, а я забыла-то! Совсем Вы меня заболтать сумели! Тут капитан приходил! Красивый-красивый! Просил передать Вам! – и на одеяло коробочку кладет. Маленькую такую. Красную….
- Чего смотришь, сержант? - От порога голос знакомый. – Открывай!
Адаменко на капитана уставился удивленно. Да ошарашено. Но коробочку открыл. А там – серебро да эмаль алая, на пять лучей раскиданная….
- Твоя, сержант, не сомневайся! – капитан от стены отлепился, да к койке Адаменковской подошел. Рядом стал, да руку протянул.
- Будь здоров сержант. И живи. За всех своих ребят…. всех. Да за моих живи.
-А так за что дали-то? – рядовой переспросил, жадно в лицо старшинское вглядываясь.
- Так за то. – старшина моргнул удивленно. – мы же три ДОТа на ноль помножили. А наши капитанского сигнала ждали. Как шарахнуло и стрельба пошла, так они и рванули вперед. Белофиннов раскидали и кердык обороне ихней сделали.
На нас указ вышел. Наградить. Кого посмертно, а кого и так. Меня, вон, как видишь, вытащили. А ребята все так в снегу том, красно-черном и остались. Все… - замолчал Адаменко, со словами собираясь. Да так и не собрался….
Бойцы – ничего оказались, на самом деле. Хоть со службой и не связанные почти. Зато крепкие. Кто на лыжах первенства брал. Кто борьбой занимался, кто боксом. Типа того рядового любопытного. Который, оказывается, самого Королева на ринге отдыхать укладывал.
С ним вообще, с рядовым, в смысле, смешно получилось. Да глупо. Привык же парнишка, что любого и каждого положить может. Вот и решил на занятиях по бою рукопашному пофилонить немного. Да, через губу сплевывая, вслух каждое действие старшинское пообсуждать вздумалось. А старшина не бою учит, по большому-то счету, это и так почти каждый умеет, а взвод сбивает в клубок единый. Кому как не ему заниматься? Лейтенант – взводной, и так как со скипидаром в заднице носится. То маскхалаты выбивает, то паек урезали. Во всем разбираться надо. И вообще, взводной-то, сам из Москвы. А купола золотые всего километрах в двадцати золотом горят…
Старшина того лейтенанта и в глаза не видел. Взвод без присмотра никак оставлять нельзя. А Адаменко замкомвзвода на то ведь и поставлен….
Посмотрел старшина на рядового Вакуленчука, внимательно так посмотрел. Оно-то, ясный пень, что тот на ринге – молодец и среди молодцов, а против овец и вовсе выпускать смех один. Но вот авторитет командирский терять никогда не стоит. Да и спускать подобное старшина не привык.
Слово за слово, да и пошел боксер знатный на Адаменку, кулачищами пудовыми воздух рубя. Попадешь под гирю такую – да там и останешься. Да и не просто так, как парни обычно лупят. А с умом. То с правой, то с левой, то на шажок отступит…
Только подпрыгнул старшина, да обеими сапогами рядового в грудь ударил. С ног сбил, ясный пень. Опал парень как озимые. А старшина сверху сел поудобнее, да ножик засапожный на белый свет тянет. И во все зубы скалится.
- Что, рядовой, не ждал такого-то? Привык по правилам по рингу скакать? А был бы я не простой советский старшина, а белофинн какой, или немецко-фашистская сволочь, так ножиком этим тебе по горлу полоснул бы. С оттягом. Так, чтобы кровью на друзей твоих боевых плеснуло. И пошла похоронка потом маме старой. Надо оно тебе?
- Не надо! – только и прохрипел грудью отбитой боец поверженный.
- Вот вставай тогда в строй общий, да слушай внимательно! – слез старшина с Вакуленчука, руку подал.
- Что тут за рукоприкладство происходит? – голос командный слышится рядом совсем.
- Отработка приемов боя без оружия тут происходит, товарищ лейтенант! - согласно Полевого Устава от 1939 года, старшина Адаменко отвечает. А сам все прикидывает, кто такой лейтенант безусый этот. На вид – ребятам подстать будет. Тоже косая сажень в плечах. А что не брился ни разу, так и старшина всего с полгода назад как моечку златоустовскую первый раз к щеке приложил, пух скобля. – А разрешите уточнить, кто Вы такой будете?
- А я буду лейтенант Крупенников. Командир взвода этого. И ваш, соответственно, товарищ старшина! – голосом таким сказал, что понял сразу Адаменко – не будет жизни ему в части этой учебной. Да и в «поле» лейтенант попробует. Зубки, ясный пень, обломает. Старшина - тот еще змей подколодный….
- Так точно, товарищ лейтенант! Прощения прошу! А что до вопроса Вашего, так мы тут приемчики всякие отрабатываем. Как программа учебная велит! Вон, у бойцов спросите!
- Так точно! – строй неровно отвечает. Даже Вакуленчук за грудь держится, а старается. Понял, стервец. Ну, за то ему почет и уважение.
- Понятно все! – лейтенант щекой дернул нервно, да на старшину смотрит внимательно : - А план занятия есть у вас, товарищ старшина?
- Нету! – старшина руками разводит, в огрехе таком признаваясь. А что ему не признаться? На лицо все. Плана нету, а занятие проводится.
- Непорядок! Наряд Вам, товарищ старшина, вне очереди!
Побурел лицом Адаменко, шрамы, осколками гранатными оставленные, кровью дурной налились. Ой, неправ ты лейтенант. По пунктам многим неправ. Но, отвечает старшина все же:
- Слушаюсь, наряд вне очереди!
А строй молчит. На взводного глядят….
Продолжение в следующей записи. Не хочет СУП 40 000 знаков в один пост пускать...