КПДВ)
Дело, действительно, оказалось простым. Чуть сложнее, чем Водичка обещал, но куда проще, чем Анджей сам себе надумал.
Караваном сию процессию назвать было сложно. Так, караванчик. Три смирные лошадки под вьюками, три под седлом. Ехали себе граничары, мурлыкали похабные песенки (это Водичка потом прапорщику уточнил, напев даже пару куплетов). Контрабандьеров в них выдавало разве что время путешествия - мало какой обитатель пограничной полосы решит под луной ездить, да то, что они одеты были в относительно новое, не затасканное. Еще винтовки поперек седел лежали. Что, впрочем, для кордона вполне понятно и объяснимо, непреложным свидетельством злодейской сущности, не являющееся...
- Как раз трое, как и говорили! – зашептал Анджею на ухо рядовой Лесник, лужичанин из Загреба. – Щас мы их тут и прижучим!
Подолянский молча кивнул, благо о том, как и в каком виде пройдет караван, Водичка проинструктировал прапорщика заранее и подробнейше. И о караване, о составе каравана и о любых возможных действиях при любом вероятном раскладе.
Дотошный ландфебель не учел лишь падение метеорита, да и то, исключительно по причине бесполезности каких либо противодействий этакой астрономической неприятности. А так – и возможная засада предупрежденных двойным агентом контрабандьеров, и лихой набег воинской банды Племен…
Впрочем, все как по плану пошло, так по нему и двинулось дальше – как по рельсам покатилось.
Вышел поперек тропы Водичка с «барабанкой» в руках и нехорошим блеском в глазах. В кустах защелкали курками остальные пограничники, азартно завопил проснувшийся Байда, размахивая револьвером…
Контрабандьеры тут же остановились, уныло подняли руки, к оружию и не потянувшись.
На то, что именно так, все и произойдет, Водичка упирал особо. И дважды повторил, что сразу на поражение стрелять не стоит ни в коем случае. Лучше первым выстрелом продырявить небо или какой-нибудь клен. Логику советов ландфебеля Анджей понимал. Если существуют неписанные правила, лучше их соблюдать. Ни граничарам, ни пограничникам, война не нужна. Все жить хотят. А в местных лесах можно долго друг за другом гоняться. Они тут обширные...
Участок границы, за который отвечала застава, тянулся на двадцать четыре версты. С севера, верст на семь с мелочью, Республика соприкасалось с Йормландским герцогством. На протяжении остального участка, проходящего по берегу Лабы, кордон граничил со Спорными Землями, где каждой твари водилось по стае. Там бродили прореженные гномами орочьи племена. Иногда в холмистые предгорья пытались сунуться лихие, и не очень умные старатели-одиночки. Их обглоданными костями потом играли росомахи и волчата. Что именно изыскивали те ребята, никто толком и не знал. Золото в тамошних реках водилось, но в количествах несерьезных. Драгоценных камней тоже не наблюдалось. Разве что заброшенные эльфийские города ломали на всякие строительные материалы. Да только с доставкой выходили те материалы кабы не золотом в половину веса.
Зато браконьерам в этих краях был самый настоящий рай. На Спорных землях добывали лабского соболя, из шкурок которого в столице отшивали шубы для высшей литвинской аристократии. Подолянский как-то даже собрался подарить одной из своих пассий манто из местных соболей. Манто - ведь самый простенький полушубок стоил, как два годовых жалования бравого гвардейца. Но цены в который раз “резко и непредсказуемо” взлетели вверх, и осталась пани Дарина без подарка. А жаль - блестящий черный мех чудесно смотрелся бы на ее изящных плечиках.
Рос на сопредельной стороне и красный дурман, чья пригодность для удовлетворения низменных прихотей была понятна из названия. Много всякого, короче говоря, тут водилось и произрастало
А вот переправой добычи, монопольно и единолично, ведал зловредный пан Лемакс, чьими агентами полнилась пограничная полоса. «Хуже Бганов этот типчик!» кратко охарактеризовал его Водичка. Не брезговал Лемакс и банальной контрабандой типа оптики и всего прочего, что облагалось огромной пошлиной на ввоз… Разве что смертоубийством гнушался. Но опять таки, не из-за врожденной добродетели, а из-за опасения некоторых граничарских традиций...
Контрабандьеров засунули все в тот же второй угольный склад, где на грязных мешках дрых Матиуш. Убивец продрал глаза, и тут же кинулся здороваться с новоприбывшими. Подолянский отозвал часового Подлипку, намекнул, что не грех и прислушаться бы. Подлипка понятливо кивнул, службу, мол, понимаю, не дурак, могу и записать, на всякий случай.
Задержанную контрабанду: пучки какой-то сушеной травы, которую не смог определить даже всеведущий Водичка, снесли в подвал.. Два фунта золотого песку Темлецкий запер у себя, в громадном несгораемом сейфе. Ключи от сейфа, впрочем, имелись у всех офицеров и половины унтеров заставы.
Анджей принял заслуженные поздравления и сел в своей комнате за бумаги. Очинил перо, открыл чернильницу, мечтательно загляделся в окно... Какую сумму можно будет при случае прогулять в столичном кабаке, станет известно только к вечеру, когда Темлецкий рассчитает премиальные. Навскидку выходило весьма неплохо. На бутылку “Медвежьей крови” хватало.
Раскрыл папку с бланками... И практически сразу пожалев о существовании негласного соглашения.
Протокол осмотра места происшествия, протокол опроса свидетелей, показания задержанных… И все в двух экземплярах и разборчивым почерком, чтобы чиновники в бригаде, кисейные институтки, ненароком не поломали свои нежные глазки.
О значимости почерка напоминал плакат, подвешенный над столом. Плохо напечатанными буквами на серой ноздреватой бумаге значилось, что неразборчиво заполненный документ - первый шаг к предательству. И подпись полковника Луцкого, чтоб у него усы моль понадкусывала!
Через пару часов, прапорщик вышел на крыльцо передохнуть и глотнуть свежего воздуха – правая рука, отвыкшая от такого количества писанины ныла и горела, пальцы с трудом сгибались и категорически отказывались работать.. Встряхнув ее пару раз, Анджей тихонько выругался. Уже рассвет скоро, а еще несколько листков заполнить надо. Хорошо хоть типовые бланки есть. А то ведь еще и черчение пришлось бы вспоминать. С полями, рамками и прочей чепухой?..
Приглушенно светилось окно в домике геологов. Мелькнул тонкий силуэт, пропал тут же…
Интересно, чем она занята? Переписывает отчет за профессором? Отчего-то прапорщику захотелось совершенно некультурно пнуть ученого человека в живот, а потом добавить по затылку. Как можно заставлять такую хрупкую барышню работать внеурочно и беспрерывно?!
Анджей одернул себя. Двинуть-то, легко. А что потом? Придется ведь потом и пана профессора, и всю многоученую братию на тот свет спроваживать. Но, всплыви правда, и, не то что пани Юлия, а и вовсе ничего и никого не светит. Кроме звезд в перекрестье решеток. На каторге даже с бабами хреново, не говоря уже про женщин!
Поднялась и вскипела внутри внезапная злость. Чертовы контрабандьеры! Чертовы бюрократы и чертовы условности! Сиди тут и пиши, вместо нормальной жизни! Перестреляли бы всех, трупы закопали, а товар записали как найденный. Куда проще и быстрее получилось бы. Царь Небесный, как же все муторно и скучно, хоть на Луну вой.
Прапорщик потоптался еще немного на крыльце, махнул рукой, да и пошел дописывать. Попала собака в колесо – пищи, но бежи, пока не перемололо.
Снова потянулись серые и монотонные, как в один трафарет вырезанные, минуты. Анджей отложил последний исписанный лист уже засветло.. Дело предстояло еще сшить и заверить заставской печатью, но сил больше не осталось. Подолянский стянул сапоги, швырнул в угол вонючие носки, и рухнул на кровать. Черная яма сна поглотила мгновенно – даже не успел донести голову до подушки
Проснулся Анджей от канонады. Где-то рядом, чуть ли не под окном, били залпами винтовки.
Прапорщик выпустил ребристую рукоять «мышебойки», той самой, что подобрал на мызе. Полежал немного, таращась в потолок.
Точно! Вацлав же, когда приносил ночью Подолянскому очередной кувшин с кофе, говорил, мол, днем будут стрельбы. Нижние чины сдают какой-то экзамен. А стрельбище, оборудованное в овраге, тут рядом - вышел за забор, свернул, пара минут, и на месте.
Анджей поморщился - ведь тоже собирался поучаствовать! А то личную «барабанку» получил, а все никак пристрелять не получается. Да и лишняя практика не помешает. Навык-то, он, теряется…
И благополучно все проспал! И что делать теперь? Вылезать из кровати отчаянно не хотелось. Даже до кувшина с кофе на столе тянуться было лень. Но одним делом точно следовало заняться. Сходить в импровизированную «холодную», да проверить как там душегуб Матиуш? Не повесился ли от огорчения. Десять каторжных лет, это вам не тулуп в кальсоны заправлять – любой в огорчение впадет. С другой стороны, в угольном складе стрелок сейчас не один, там еще свежеуловленные контрабандьерские человеки сидят. Те всяко проследят, чтоб без самоубийств обошлось. Никому не приятно, когда рядом с тобой, труп болтается с обгаженными портками…
Снова захлопали выстрелы. Беспорядочно, как Царь Небесный на душу положит.
“Или пострелять сходить?..”
Выбрать прапорщик не успел. Дверь в комнату беззвучно отворилась. Подолянский сунул руку под подушку. Своё название «Мышебойка» получила не зря. Калибр в две линии, если сравнивать с уставным армейским или тяжелым рейтарским револьвером, действительно, смешон. Но только если стремиться попасть со ста шагов комару в глаз, или пытаться свалить одним выстрелом лошадь. Для стрельбы в упор "Мышебойка" подходила на редкость хорошо.
Но в комнату сунулся не раскрашенный орочий боец, а вовсе безобидное создание. Сопля Вятка, паренек из местных, взятый в подмогу пану Бигусу, и до кучи выполнявший множество самых разнообразных поручений, не требующих ни особого ума, ни соображения.
- Проснулись! – радостно закивал Сопля, щерясь в улыбке. – А я уж будить думал! Вас до себя пан Цмок кличет! Казал, чтоб вы сразу гвинта хапали, шоб не ходить туды-сюды.
Прапорщик только хмыкнул. Утро дня сегодняшнего, до боли напомнило утро вчерашнее. Разве что, за вычетом нестройной канонады за окном. Ну и голова не болела, даТемлецкий не просил захватить винтовку.
Паршиво тут с разнообразием! Но раз попал медведь в колесо, рычи, но бежи…
С Юлией столкнулись в широком коридоре, что проспектом рубил рабочую половину первого этажа заставы на две части.
- Здравствуйте, пани Юлия, - враз осипшим голосом поприветствовал девушку Подолянский.
- Доброго утра, Анджей, - кивнула она, - как выспались?
Прапорщик почувствовал, что горят уши. От смущения и непонимания, что делать дальше, он уткнулся глазами в пол. Хорошо хоть винтовка висела за спиной. Была бы в руках – непременно бы уронил. Анджей видел себя со стороны, и понимал, что выглядит юным фенриком. Но ничего поделать с этим не мог…
Юлия, не дождавшись внятного ответа, подшагнула вдруг, шепнула Подолянскому прямо в ухо, встав на цыпочки:
- Вы меня нисколько не обидели, пан кордонный медведь.
Руки Анджея сами собой сомкнулись на тонкой талии. Девушка тихонько ойкнула. Анджей в ужасе - не сломал ли ребро ненароком - выпустил ее из внезапных объятий. Убегать от него, впрочем, прекрасная геологическая барышня не собиралась. Стояла, улыбаясь, а в серых глазах прыгали веселые чертенята…
Кто-то завозился за ближайшей дверью, во втором кубрике для нижних чинов.
- Их только нам не хватало! – раздосадовано фыркнул Подолянский, пытаясь скрыть смущение.
Юлия коснулась кончиками изящных пальцев небритой щеки Анджея:
- Что поделать, такова судьба всех…
Не договорив, девушка направилась к выходу. Подолянский стоял, глядя на стройную фигурку. Шею, щеки, уши поедом ел горячий румянец, пудовые кулаки сжимались и разжимались. А пани Юлия, так ни разу и не оглянувшись, вышла из здания, вздернув точеную головку повыше перед тем, как закрыть дверь за собой.
Прапорщик вошел в кабинет к начальнику, пребывая в полнейшем душевном раздрае…
У Темлецкого было людно. Кроме самого гауптмана, сидело два унтера: рыжий как морковка ландфебель Франтишек Штурмреску, мазовшанин с побережья и белобрысый гауптфебель Ковальский, откуда-то с юга родом. Унтеров Подолянский знал неплохо – с обоими по наряду отходил. Еще в кабинете, рядом с книжным шкафом, на низенькой табуретке, облокотившись о стену, дремал незнакомый граничар в замасленной дохе, надетой на столь же грязную рубаху.
- Доброго утра, господин прапорщик! - кивнул Темлецкий. – Присаживайтесь. Вы вовремя как раз. Тут с утра наш друг пришел, - гауптман указал на грязного «шпака», - достопочтенный пан Ежи Маслопуп, человек многих достоинств…
Замасленный граничар с трудом разлепил глаза, несколько секунд щурился на свет из окна. Перевел взгляд на Анджея, кивнул Подолянскому.Тот ответил таким же быстрым кивком.
- Так вот, пан Ежи рвет на груди последнюю рубаху с последними же волосами, и клянется, что на десятой версте у Бараньего Лба…
- Скальный выход такой. Гранитогнейс. Округлый как черепушка. Ледниковая эрозия. Надвиговые структуры, - Маслопуп выдал витиеватое геологическое описание, снова закрыл глаза, оперся спиной о книжный шкаф.
Подолянский недоуменно вскинул брови – грязный лесовик, знающий геологические термины?!
- Ежи не шпион, - хохотнул Цмок, верно понявший изумление прапорщика, - он с прошлой экспедицией работал.
- Ага, - кивнул Анджей, - с экспедицией, значит.
- Пан профессор даже обещал благодарность прописать. Жаль, умер.
Темлецкий помолчав немного, словно сочувствуя граничаровой неудаче, продолжил:
- Так вот, на десятой версте, у Бараньего Лба, он вчера видел какое-то нехорошее копошение.
- Копошение?
- Ну да. То ли орки готовятся к набегу, то ли старатели-контрабандьеры проверяют, нет ли постов на том участке. Постов нет, зато пан Ежи удачно проходил.
- Я такой, - хрипло подтвердил граничар, воспитанно сморкнулся и вытер пальцы о голенище короткого сапога.
- Так вот, короче говоря, я вас, господин прапорщик, попрошу прогуляться в сторону той самой ледниковой эмплозии, в компании с господами унтер-офицерами, - гауптман царственно простер руку в направлении мигом подскочившего граничара, - и паном Маслопупом. И посмотреть, что там происходит. Ну и принять меры, если будет необходимо.
В первую секунду Подолянский захотел отказаться. Ладони словно бы всё еще хранили тепло её тела, в ушах звучал смех пани. Нет, никоим образом нельзя соглашаться. Выдумать недомогание. Больной желудок, мозоль, стертые ноги, в конце концов!
Но лишь молча кивнул, ругая себя за пустую мечтательность. Не придет она ночью, не придет!.. А бесцельно торчать на заставе ни к чему. Только сплошное душевное расстройство.
- Вот и замечательно, - сказал Темлецкий, - тогда рекомендую выдвигаться. Единственное что попрошу, господин прапорщик, не ссорьтесь с нашим другом. Внешний вид пана граничара ничуть не соответствует его неизмеримым добродетелям.
Подолянский не удержался от ухмылки.
- Многоуважаемого пана Ежи хрен обидишь.
- Вот и славно. А то ведь он не только наш давний друг и соратник, но еще и владелец единственного в наших краях голема.
- Голема?!
Было чему удивляться! В здешних краях и простейший паровой двигатель не так давно перестал считаться чудом. А тут – голем!
- Он когда-то боевым был, но по износу списали, я и выкупил. Все ж на нем пять лет, не вылезая! И в переплавку?! Никак нельзя, друзу им в кристалл, - с геологическим акцентом пояснил граничар. – Деньжата, опять же, откладывал. Да и общество помогло, опять же. Оно у нас, хоть и сволочное, а с пониманием. … Опять же.
- Пан Ежи служил во втором полку Поморской бригады, - охотно пояснил Темлецкий. – Как раз тогда.
Подолянский понимающе кивнул, глянул на Маслопупа с уважением. Перед ним, без дураков, сидел герой из легенды. Поморяне вмазали тогда герцогству, на все деньги, не скупясь - только перья полетели! Заслон полег почти весь - в живых, от силы, осталось процентов двадцать. Один полк против двух кавалерийских дивизий…
- Так точно, господин гауптман, големо-гренадерская. Только паровик мой по износу списали, а меня по выслуге. Теперь вот, то уголь паровиком своим на заставу тягаю иногда, то еще что.
- Во-во, - кивнул Цмок, - без пана Ежи дела бы у нас были куда хуже. То же здание заставы без него, строили б куда дольше. Очень полезный человек. Впрочем, думаю, общий язык найдете.
- Найдем, - уверенно кивнул Подолянский.
- Ну и славно, - кивнул Цмок. – А посему, вперед. Отчизна, господа, верит в вас, своих лучших сынов.
Загремели отодвигаемые стулья.
Темлецкий махнул прапорщику:
- На пару слов, пан Анджей.
Дождавшись, пока остальные выйдут, Темлецкий поднялся из-за стола, подошел к орочьему манекену, коснулся осторожно-ласково наконечника копья.
- Простите, Анджей, но остаться я вас попросил сугубо по служебной надобности.
Подолянский изобразил внимание.
- Есть у меня к вам две просьбы. Или предложения?
- Вы огласите, - осторожно произнес прапорщик, - а там видно будет. По контексту.
- Ну раз по контексту, тогда сразу к делу, - Темлецкий кивнул на чечугу на поясе прапорщика, - понимаю, что сабля вам дорога, но в сочетании с егерской формой…
- Привычка, пан Владислав, - повинился Анджей, - еще с академии в голову вбилось, что к командованию лучше идти по форме.
Темлецкий хохотнул:
- Вы же на Кордоне! А тут все иначе. Вот в Бгановке – сабля чуть ли не важнее злого Водички за спиной. Ибо в момент шествия по Богом забытой мызе мы олицетворяем, нашими мундирами, эполетами и одухотворенными... - Темлецкий запнулся. Он явно получил классическое образование и олицетворение лицами встало в горле господина полковника комом, - нашими одухотворенными, в общем, всю мощь и силу Республики! Держим, так сказать, и не пущаем! А в лесу, где только мы, да медведи, вы этой саблей за ветку зацепитесь и нос расквасите. Но что Академия не забыта, это похвально!
- А вторая просьба? – через минуту тишины задал вопрос Подолянский.
- Вторая? - Цмок запнулся, опустил взгляд вниз и в сторону, замолк на несколько секунд, – Вторая… Со второй я, пожалуй, поторопился. Давайте сделаем вот что. Анджей, возвращайтесь из разведки - и тогда поговорим.
После того, как прапорщик вышел, гауптман долго смотрел в окно, на танец листьев, поднятых с земли холодным ветром.
Неделя-две, и ударят первые морозцы, Лаба затянется первым ледком, а потом встанет до конца февраля. И по этому первому, опасно-тонкому льду, пойдут со стороны границы несуны. Хорошо, если подчиненные пана Лемакса - пусть и злого паскудника, но знакомого до печенок и привычного паскудника. И геологи эти, будто снег на голову! Со всем этим безобразием, и в Вапнянку не выбраться, не говоря уже о том, чтобы съездить в Полоцк. Дети, наверное, и не признают страшного дядьку… Нет, надо было плюнуть и забрать семью сюда! Все равно, до школы обоим еще долго…
Темлецкий шагнул к манекену, щелкнул по загудевшей кирасе.
- Такие вот дела, пан Ворон, такие дела.
К вечеру ощутимо похолодало - ветер так и пронизывал. Одно радовало - дорога то и дело ныряла в густые заросли, прикрывавшие от разгулявшейся стихии.
- И где же этот Бараний Лоб? - Подолянский, защищаясь от ветра, поднял воротник бушлата.
- Замерзли? - сочувствующе спросил ландфебель Штурмреску. Не в пример Анджею, ландфебель обрядился в теплый даже с виду овечий тулуп. Распознать в нем сейчас пограничника не взялся бы никто - но Штурмреску к этому и не стремился.
- Врать не буду, есть немного.
- Чуть-чуть осталось, может с полчаса еще.
- Ну раз полчаса, то радует! - не стал корчить из себя героя Анджей.
Памятник ледниковой эпохи, далеких темных времен, когда на землях у Лабы даже вездесущих эльфов не было, здоровенная скала, действительно была похожа на голову атакующего барана. Если приглядеться, можно было различить даже завитки массивных каменных рогов. Сходства добавлял седой мох, растущий на камне На Бараний лоб, естественно, никто не полез. Если Маслопупу не привиделось нехорошее шевеление, то те, кто шевелились, фигуру на фоне неба заметят обязательно. Мы лучше со стороны посмотрим, из кустов.
Пограничники укрылись в овражке, завели лошадей. Запасливые унтеры растянули два куска парусины на манер полога, тесаками вырыли неглубокую ямку, в которой запалили крохотный костерок. Жить сразу стало легче.
- Сейчас еще тепло, - протянул озябшие руки к костру гауптфебель, - а вот недельки через полторы, на берегу вообще смерть будет. От воды, пан прапорщик, как вы знаете, даже летом холодом тянет, а уж поздней осенью, и вовсе ледышкой стать можно. И Змеиного короля не надо. Постоял на ветру, у реки, полчаса, и все, готовый статуй.
-Тихо ты, дурень, - пнул младшего по званию Франтишек, - накличешь, чтоб тебя! У гивойтов ушей нет, но слышат лучше кошек!
- Закусывать надо, - нравоучительно заявил Ковальский, потирая пнутую голень, - и по пьяни не спать на берегу. Нажрутся до усрачки, потом всякие гивойты и видятся.
- Гивойты? - поинтересовался Анджей. Слово казалось знакомым, но никакого смысла за ним не виднелось.
- Вы их слушайте больше, трепунов! - заявил белобрысый гауптфебель, внимательно наблюдая за Штурмреску - чтобы тот снова сапог в дело не пустил.
- А Змеиный король?
- То балачки все местные, суеверия. Фоль-клор! - раздельно произнес трудное слово гауптфебель. - Змеиные Водички, так сказать. Такие же здоровенные и пакостливые.
- Понял. Ну раз фольклор, то и боятся его нечего. Так, пан Ежи? - подмигнул Подолянский молчаливому граничару, с явным неодобрением наблюдающему за резвящимися унтерами. И, не дожидаясь ответа, продолжил. - А пошли, пан Ежи, по-над берегом пройдемся. Я тебе буду за новые столичные чудеса рассказывать, за двурельсовый паровоз, дирибали бомбоносные и прочие отапливаемые клозеты. А ты мне пальцем своем, ногтепогрызенным, укажешь, где тут всякие морды подозрительные и вредоносные кучковались.
Ошеломленный таким подходом, Маслопуп только рот открыл-закрыл, будто здоровенная жаба. Унтера заржали одновременно, как по команде.
Дождавшись, пока подчиненные отсмеются, Подолянский продолжил:
- Ладно, господа пограничники, посмеялись, пора и за службу браться. Пошли, пан Ежи.
- Это я с радостью, - кивнул ветеран и начал выбираться из овражка по скользкому склону. Хорошо хоть трава росла, было за что хвататься.
Подолянский вскарабкался следом, морщась. От распаренной овчины граничарской дохи воняло так мощно, что Анджею захотелось пнуть Ежи посильнее. Вышел бы отличный всплеск…
Место для наблюдения оказалось превосходным. Литвинский берег возносился над рекою саженей на восемь. У берега тянулся крохотный – и трех шагов не будет - песчаный пляж, заваленный мелким речным мусором. Из песка реденько торчала сухая трава, кривоватые кусты топорщили голые ветки. Противоположный берег, наоборот, полого спускался к Лабе, и хоть был изрядно заросшим, прекрасно просматривался. Анджей, стараясь не высовываться – мало ли, может у и неведомых злодеев наблюдатель где-то сидит, достал из футляра бинокль, вскинул к глазам. Не забыв вознести мысленно хвалу премудрому Кориолису, надеясь, что мудрец, выведший правило, что правый берег выше левого, не сильно обидится за наверняка перевранное имя.
Спорные Земли виделись тихими и безжизненными. Казалось, даже лесная живность залегла в преждевременную спячку. Разве что водную гладь то и дело разбивало мелким рябением - гуляла рыба. Спуститься с обрыва, расстрелять пару обойм-барабанов по той вот приметной иве у самой кромки воды и возвращаться?
Но прапорщика смущали непонятные следы на песке с той стороны. Будто таскали какие-то тюки или бревна. Или ползли чешуйчатокожие ландфебели-гивойты. “Какие, к чертям, гивойты, прапорщик?!” - одернул себя Анджей. Ни одна змея не ползет прямолинейно, ее тело изгибается чуть ли не треть длины. Нет, не змеи. Но и не простые следы… От чего? Длинные, продолговатые, оставшиеся и спустя все то время, что понадобилось бравому Маслопупу добраться до заставы и вернуться обратно, с пограничниками оплечь. Нет, что-то здесь не то.
Ежи сидел рядом без движения и звука. Подолянский даже бросил украдкой взгляд – не окаменел ли бравый, в прошлом, големогренадер. А то кто их, местных разберет, без капли тролльской крови не обошлось – вон, огромные какие…
Тихонько захрустели за спиной ветки.
- Господин прапорщик, чайку желаете?
- Не откажусь, Франта, не откажусь, - не отрываясь от бинокля, произнес Подолянский. У него замерзли руки, и прапорщик ругал себя самыми нехорошими словами – несколько пар перчаток спокойно лежали себе в саквояже, и минимум одна - в седельной сумке.
Рыжий ландфебель потоптался молча, через пару минут спросил:
- Мы на заставу когда, трижды извиняюсь? А то если нет, то может и лошадок обиходить?
- Как только, так сразу, - отрезал прапорщик. – Возможно, будем ночевать. Подготовьте все как положено, вы же грамотный унтер-офицер, честь и слава Пограничной службы.
- Так точно! – хрустнул сухими стебельками под сапогами Штурмреску.
К чаю, у запасливых унтеров нашелся хлеб с салом, пара луковиц и крохотная, всего на Хмелевский ковш (0,7 примерно), фляжка с неизменным самогоном.
Ожидание томительным быть перестало. Разве что холод слегка покусывал.