Но и кроме солеварни, у Бганов было чему завидовать: и две пасеки, и полей несчитано (на тайных делянках, средь пшеницы тоже всякое порой росло, законами Республики не особо разрешенное). Ну и полторы сотни коров со всякими хрюшками…
- Чисто магнаты, - кивнул Подолянский, который с ландфебелем ехал во главе наряда, растянувшегося на узкой тропинке.
- Можно и так сказать, - хмыкнул Водичка, - разве что звания подлого, и на шелках баб драть не приучены.
- Скользко на шелках, на пол усвистеть можно. Вместе с бабой, - задумчиво произнес прапорщик, обернувшись.
- Что, совсем хороший? – в свою очередь обернулся и ландфебель. – Ох, ну курва ж мать, прости Царь Небесный…
Поручик Байда, назначенный старшим, уже на лошадь залезал с некоторой долей неуверенности и легкой расслабленностью в членах. За долгую же поездку, его и вовсе развезло – офицер качался в седле из стороны в сторону. От падения спасало разве что везение, призванное спасать пьяных и дураков.
- Нельзя его таким везти, - нахмурился ландфебель, - граничары ко всему привычные, но вдруг очнется невовремя.
- Буйный? – уточнил Подолянский. Прапорщика самого слегка вело. Но свежий лесной воздух и оживленный разговор потихоньку трезвили. – Или муроводит?
- Блюет, - коротко пояснил Водичка и рявкнул:
- Сучевский, пана поручика под белы руки, и на заставу. Ферштейн?
Рядовой, кряжистый дядька, на вид - года так десятого службы, а то и старше, молча ухватил поручикову лошадь под уздцы, развернул.
Подолянский дождался, пока маленький конвой скроется за поворотом узкой лесной дорожки, потом махнул рукой, двинули, мол.
- Довезет, - подтвердил Водичка, - он парень надежный. А что у Бганов случилось – то брехня все. Не коров они там делили!
- А из-за чего тогда? – спросил Подолянский, удивленный таким резким переходом. - Скот, насколько знаю, в здешних местах первая ценность.
- С тем не спорю, - замотал головой ландфебель. – Только зуб даю, что они, по своему падлючьему обычаю, за лето с батраками не рассчитались, вот те и взбеленились. Ну или кинули по десятке в зубы, и зимуй как хочешь! Те еще жучары! И знаете, господин прапорщик, до того ведь наглые, что даже ученых столичных, и тех обжулили!
- Ученых столичных? – переспросил Анджей. – Когда успели? Мы с ними неделю как на заставе. Одним поездом добирались.
- Да я не про тех, а про прошлых! – радостно оскалился Водичка. – Этих ты еще попробуй обжулить! Один профессор чего стоит!
Насчет главного ученого, Подолянский с ландфебелем был согласен полностью. Профессор Конецпольский держался так, будто в прошлом был не меньше, чем полковником, а то и бригадиром. И выправка, и борода, и не голос, а сущий глас, на весь плац рычать можно. Остальные геологи, конечно, пожиже, но видно, что бывалые. Разве что барышня – секретарь выбивалась, сущей тростинкой смотрелось. И глаза какие… Эх! Пани Юлия, куда ж вы теми глазами смотрите, да все не туда...
Подолянский тряхнул головой. Хватит с тебя, пан Анджей, дуростей любовных! Хватит! Экспедиция тут еще от силы пару недель пробудет, а там, прощай, пани Юлия, дорога скатертью тебе под белы ноженьки…
- Те тоже по округе бродили да в старых бумагах копались?
По большому счету, Анджею было плевать и на прошлых ученых, и на их занятия. Но деревья вокруг так и тянули из темноты острые лапы-ветки, а добродушный бас ландфебеля это жутковатое наваждение успешно развеивал.
- Не, те все больше лопатами махали, ямы рыли. Шурфы называются, слышали, может?
- Может и слышал. А что искали, не говорили?
- Да кто ж простому унтеру такое скажет? – улыбнулся Водичка. – Но искали они золото и соль.
- И как, успешно?
- Куда там успешно, господин прапорщик? Было бы успешно, тут не три хутора с заставой скучали бы, а целый город отгрохали б! Там бы и местечковое управление развернули бы... А следом, и губернское...
- Разбираешься, как погляжу?
- Я ж раньше в Гданьске служил, в тамошнем полицейском управлении. Опыт есть.
- Да уж… - только и протянул пораженный прапорщик. Хотя, если разобраться, чему удивляться? Жизнь, она штука сложная и хитрая. Профессор, который на вид – бывший бригадир, унтер, оказавшийся полицейским. Гвардеец, что в недалеком прошлом мотал срок на каторге… Прелестная компания, право слово!
- Ну так вот, - продолжил ландфебель, - они и до того уезжать хотели, а тут еще беда такая. Плюнули, да умчались. Вацлав их потом еще матом крыл – они ж свое барахло побросали что где. А куда его? Лопаты да прочее шанцевое, в дело пошло, а бумаги куда девать? Сожжешь – а они как вернутся? На растопку не пустили, оно и к лучшему оказалось. Так в подвале и валялись, пока нынешние гости в ту пыль носа не сунули. Ну а Бганы давешних обманули. Насчитали за месяц работы чуть ли не тысячу. Визгу было, ору! Старшаку пан профессор чуть из мышебойки в лоб не стрельнул… И орал, мол подонки тут живут, и негодяи сплошные…
Набитая копытами тропа снова вильнула, прошла под низко нависшими еловыми лапами – хоть и пригнулся, а колючки по затылку прочесали. Подолянский мысленно выругался. Было у него одно мерзкое качество, изрядно портившее жизнь – категорическое неумение примечать дорогу. Разве что на пятый-шестой раз, да и то, оставалась вероятность свернуть не туда. Для местной нетронутой топорами пущи – самое то. Отошел от тропки на десять шагов – по весне обглоданные мелким зверьем сапоги и найдут. И пана Лемакса с его контрабандьерами и прочими закордонными басурманами не надо. Хорошо, хоть днем видно получше – лес пустой прозрачный, сбросил лишнее перед зимой.
- Опасные они мужики, эти Бганы. И премерзкие! – чуть громче, чем обычно произнес Водичка, ощутив видно, что прапорщик не на шутку задумался. – Им тут все должны, ну кроме нас, конечно!
Здоровяка-ландфебеля в состав отряда Темлецкий приказал взять лично. Нехорошо косясь на хмельно улыбающегося Байду, промахнувшегося в очередной раз мимо стремени. Поручик, мол, общее руководство осуществит, а непосредственно делами вы, господин прапорщик заниматься будете, в чем вам Водичка и поможет, благо, сработались вы с паном унтером. Он и местность знает, и Бганам спуску не даст – личное у него.
После того, как двое пограничников отделились от отряда, дабы сопроводить выбившегося из сил офицера, у Подолянского осталось еще шесть человек – все в возрасте. Вообще, непонятной прихотью бригадного строевого отдела, на заставе никого моложе прапорщика не было. Ну кроме загадочной Ярки, про которую многие говорили, но которая за все эти сумасшедшие дни, на глаза так и не попалась.
Подолянский достал из перемета баклагу с водой, прополоскал рот.
Про начальника заставы думалось весьма ругательно. Не мог сам поехать, что ли?! Видел же, что поручик пьян до изумления?! Вот приедут они на место, и что прикажете там делать?! На месте массового убийства?! Нет, можно, конечно, трупы завернуть в половики – ковров-то здесь нет, и утопить в реке. Но ведь не оценят. Получится сплошное безобразие. Прапорщик зевнул, чуть не вывернув челюсть. Жуть какая… Вторые сутки на ногах и отдых не предвидится. Хорошо хоть свежо, в седле задремать не выйдет.
- Вы, господин прапорщик, хлебните, - протянул Водичка свою флягу, - не подумайте, кофе там, с крохотной капелькой вудки. Очень выручает, когда в сон клонит.
Анджей ломаться не стал, угостился. Содрогнулся, конечно же – крепкое у ландфебеля варево получилось, таким врагов травить хорошо. Зато действенно! Кровь по жилам так и побежала. От настоящего кофе, само собой, одно название – жженый ячмень перемешанный с цикорием. Нет, положительно, надо выписывать из Дечина не только поваренную книгу!
Подолянский дохнул в ладонь, поморщился:
- Ну и запах же от меня….
- Знаете, пан Анджей, - Водичка оглянулся. Остальные пограничники растянулись длинной цепочкой по тропе и к разговору интереса не выказывали, подремывая до поры. – Знаешь, Анджей, я тебе, что сказать хочу. В Бгановке трупов может полдюжины, а может и все двадцать. На кровь свежую лучше смотреть, когда в голове шумит. Они и сниться не будут, да и не затошнит так. Мужики-то ладно еще, а когда бабы с детками убитые, то оно же вообще, зрелище слезное.
- Есть такое, - фыркнул Подолянский. – Главное, убивать трезвым.
- Цмок так сказал, что парень ты хоть и гвардионус столичный, и молод, но опыта в достатке, - понимающе закивал Водичка.
- Опытный, - скривился Анджей, - такой опытный, что тьфу три раза!
- Какой есть, - хмыкнул ландфебель, - был бы, прости на грубом слове, соплей зеленой, Цмок самолично бы поехал. А так – доверие оказал! – Водичка задрал указательный палец. – Существует, как говорится, тонкая тонкость. А запах? Да что запах? Тут же кордон, а не коронные земли, как бы их в сердешные не переименовывали. Тут если пограничник выбрит начисто, наглажен и перегаром не воняет, то вовсе он и не пограничник, а йорландский шпион!
- Прям вот так сразу и шпион? – переспросил Анджей. Ему-то офицеры, что родной уже «двуйки», что соседской «трешки», пьяницами не показались. Байда, разве что.
- Осечек не бывает! – перекрестился Водичка.
- Тебя, Янек послушать, то лучше всего, прям под воротами полфляжки выдуть, а остатки на себя вылить? И грязи еще на мундир, грязи! Чтобы даже спросонья за шпиона не приняли.
- Вудку лучше не на себя, а в меня, - уточнил ландфебель, - что до грязи, то всякое случается. Иногда, если для дела полезно, можно и по ноздри извозюкаться.
- Весело у вас тут!
- Так ведь кордон! – гордо заявил Водичка. – У нас всегда непросто было.
Анджей снова дохнул себе в ладонь, потянул носом. Скривился.
- Нет, не примут меня за шпиона! Ни за йормландского, ни за русского. Какой я шпион, к чертям лысым?! Штаны грязные, морда небритая, глаза как у вовкулака красные, изо рта так несет, что листья пожелтеют! Не стать мне уникумом, Царем Небесным клянусь!
Водичка промолчал. То ли не знал мудреного слова «уникум» (что вряд ли, умен ландфебель, не чину умен!), то ли просто решил промолчать.
- Скажи мне, друг Янек, - погаснув, спросил Подолянский, - пан начальник обмолвился, что личное у тебя к Бганам. Что случилось, если не секрет, конечно?
- Да какой секрет, если вся округа знает, да в бригаде шепчутся? – изумился ландфебель. – Я бы их, суков, всех бы, своими бы руками подавил! Года три назад я к девке одной сватался, из Новой Бгановки. Ох и девка, друже, огонь! Так те гадюки узнали, и к ней сразу. Ты что, мол, дура, с лягашом бывшим жить собралась?! Та мне гарбуза и поднесла, курва! Я сразу до Влада, это из братов старший. Ты чего, говорю, творишь, паскудник?! Так вот, слово за слово, я ему десяток зубов выхлестнул, а мне три ребра сломали.
- Не договорились, выходит?
- Да куда там, - махнул рукой разом погрустневший Водичка, - одни беды от тех девок.
- Понимаю я тебя, друг Янек, ох, как понимаю, - горько усмехнулся Подолянский. – А дай-ка фляжечку свою, гляну, что там на дне изнутри написано…
Так, за разговором кончилась и фляжечка, и дорога. За очередным кривулей-поворотом, лес расступился, став вдруг лугом – подлеска не было, извели кусты.
- О, вот и хутор!
- Не, пан прапорщик, - подал голос один из рядовых, - хутора то, простите, у вас, на коронных землях. А у нас тут, только мызы. Ну или если хозяева подопьют до полубеспамятства, то фольварки (мыза и фольварк – обозначают поместье, но фольварк применяется лишь когда хозяин шляхтич). Упаси вас Царь Небесный Бгановку хутором назвать! Граничары, они ж памятливые, и падлючие, и оскорбятся, и помнить будут долго.
- Весело тут у вас, - кивнул понимающе Подолянский.
- Оно б, если все выжечь, куда веселее было бы! – нехорошо глядя на мызу, словно разглядывая ее в прицел тяжелого орудия, произнес Водичка. – И соли сверху сыпануть, чтоб племя их поганое не росло!
- Да уж, - крутнул головой Подолянский, - точно, что личное у тебя. Но жечь не будем, они и сами себя пропололи знатно. Давай внутрь, что ли?
Сказать было куда проще, чем сделать. Мыза в первых лучах восходящего солнца казалась сущей крепостью. Высокий, в два человеческих роста, частокол из ошкуренных сосновых бревен. Могучие двустворчатые ворота. Запертые, конечно, по ночному времени. За частоколом виднелись три вышки, тоже немаленькие, каждая саженей по семь-восемь. На ближней к воротам, на длинной кривоватой жердине, неопрятным комком болтался кусок ткани. Против солнца разглядеть не получалось, но похоже, что флаг Республики.
Бревна частокола были кое-где побиты пулями, имелись следы от топоров. В одном месте чернела подпалина.
- Орки? – поинтересовался Анджей, кивнув на явные последствия боя. Про орков много рассказывали в Академии, считая первейшей в этих краях опасностью. На каторге про зеленошкурых любили вспоминать надзиратели, каждый из которых (если, конечно, верить пьяной похвальбе), укокошил минимум по десятку вражин.
- Не, то чашники Жижки Вырви-Глаза о пришли за солеварню спрашивать. Чашники, это по местному, по граничарскому, вроде как собутыльники, но чутка дружней, - пояснил Водичка. – Не сказать, что друг за друга в огонь сиганут, но товарищество блюдут.
- Убитых много было?
- Да если! – вздохнул ландфебель. – Тут всерьез не рубятся, так больше, гонор показать. Тут же как, дед деда убил, аж правнуки грызутся. Оттого и вроде громко все, а на деле – тихо.
- Зеленые, значит, по разряду сказок проходят, - понимающе кивнул Подолянский. – Что ж, врать не буду, чего-то подобного ждал.
- Правды ради, раньше орки тут постоянно бегали. Дожидались, пока погода установится – или теплая, чтобы вплавь, или холод, чтоб по льду Лабу перескочить. Летом, понятное дело, больше ради пакости, чем для поживы. А вот зимой уже тщательнее, под метелку выгребали. Через реку и телеги ворованные гнали, и скот всякий. Бывало, и людей утаскивали. В ихних-то стойбищах поганых, среди зимы всех подряд жрут. И своих, и чужих.
- А сейчас из-за чего притихли? Не из-за заставы же? Она, как понимаю, тут с аншлюса стоит?
- Ну да, ровным счетом сорок семь лет, - подтвердил Водичка, косясь на приближающиеся ворота. – Орков гномы в оборот взяли. Они ж серьезным промыслом заняты, а эти тут бегают, головами птичьими размахивают. Ну и все.
- Что «все»? Всех? – осторожно уточнил Анджей. Пограничники остановились у ворот.
- Да если бы! – мечтательно вздохнул кровожадный ландфебель. – Бегать прекратили. Зеленым-то гномы в кровь морду разбили, вот те сели в болотах, и сидят, носа не кажут. Глядишь, и сами себя пережрут наконец-то.
- Злой ты, друг Янек, видит Царь Небесный, злой!
- Не мы такие, жизнь такая, - развел руками ландфебель.
- Ладно, про жизнь мы в другой раз. Открывай ворота! – скомандовал прапорщик.
Спешившиеся рядовые вчетвером налегли на створки. Попыхтели бесполезно. Ворота оказались запертыми. Не поддавалась и маленькая калиточка, заметная лишь вблизи. За стеной слышалось какое-то движение, плач, крики.
Подолянский хмуро смотрел, как рядовые возятся у ворот и медленно закипал. Тяжелые створки, сотрясаемые ударами сапог, ходили ходуном, но без толку. Обитатели Старой Бгановки упоенно горевали, будто ночи им не хватило нареветься. На власть, явившуюся по первому же, зову, бгановцы плевали. Эдак, скоро и веник в парашу макнут и по роже треснут…
Анджей вынул ноги из стремян, забрался в седло, замахал руками, балансируя.
- Это, господин прапорщик, вы, прошу прощения, что за кунштюк удумали? - поднял голову Водичка, внимательно глядя на командира.
- Лошадь придержи! - пропыхтел Подолянский, примеряясь. По всему выходило, что если подпрыгнуть хорошенько, то до заостренных концов бревен он доставал. А дальше дело простое. Зацепился, подтянулся… Куртка, выданная Вацлавом, один черт, грязная уже, хоть выкидывай.
- Зря я вам фляжечку свою давал, - убедительно произнес Водичка, глядя снизу вверх, - вы, пан Анджей, гимнастику свою гвардейскую прекращайте. Где такое видано, чтоб офицер Корпуса, будто кот помоешный по заборам сигал? Лучше по воротам из пушки трахнуть. Все бы знали, что мы в праве были, и хорошо, не убили никого. А через забор нельзя, последний подпасок заплюет, поверьте уж на слово. И Цмок, опять же, клистир мне с песочком сделает, что не уберег от такого позору.
- Ни хрена тут у вас не весло!
Прапорщик с недовольным лицом плюхнулся в седло, склонился над вьюком.
- Раз так нельзя, и пушки нет, давай бомбой тогда?
- У вас бомба есть? – восхищенно вопросил ландфебель. Рядовые, вполуха слушавшие командиров, переглянулись с уважением.
- Как знал, что понадобится, - хмыкнул Анджей и вытащил ручную бомбу. Выглядела она весьма убедительно – темно-зеленый кругляш с крохотную дыньку размерами, с э золотистой вязью по рубчатым бокам.
- А можно, я жахну? – совершенно по-детски попросил вдруг Водичка. – Я с войны в руках не держал боевую бомбу!
Подолянский молча протянул ее ландфебелю, чье лицо озарилось улыбкой.
От разрушений ворота уберег мальчишка, очень вовремя свесившийся с вышки. Он пару раз лупнул глазами и пронзительно заверещал:
- Пеньки приперлись!
- Пеньки?! - удивился Анджей.
- Не любят нас в Бгановках, не любят, - философски заключил Водичка и с явной неохотой вернул бомбу. – С другой стороны, ценный припас сэкономили.
Ворота открылись через минуту – обе створки сразу.
Подолянский схватился за револьвер, за спиной заклацали курки «барабанок» - перемазанные кровью мужики больше смахивали на лесную нечисть, чем на людей. Та, впрочем, при виде «панов ахвицеров» не стягивает шапки. Да и в целом держится поувереннее.
За воротами, под надежной защитой частокола, стоял десяток домов, все из тех же неохватных бревен – похоже, из-за обилия леса, камень тут не признавали. Дома соединялись крытыми коридорами из плохо отесанных горбылей, часть пространства прикрывалась от дождя и снега навесами из дранки. По правую руку от ворот располагались какие-то грязные сараи. Оттуда несло терпким запахом навоза.
Налетел порыв ветра, принеся с собой тяжелый запах крови. Много тут ее пролилось, ох, много…
Показалось на миг, что выйдет сейчас из-за угла пани Охмушева, улыбнется жалобно. Как тогда…
- Вы, пан Анджей, если блевать надумали, то без стеснения, в себе не держите. Тут-то ущерба Корпусу никакого… - по-своему понял мимолетно нахлынувшую бледность прапорщика верный паладин Водичка.
Подолянский усмехнулся, прогоняя ненужные воспоминания:
- Благодарю, Янек. Но трупов я навидался. Сдержусь как-нибудь.
Ландфебель недоверчиво дернул усом, но промолчал.
Окровавленные мужики дернулись было закрыть ворота за въехавшими пограничниками.
- На месте стоять, племя сучье! - по-гвардейски рыкнул Подолянский, отчего мужики с перепугу аж присели. Прапорщик повернулся к своим бойцам, ткнул пальцем:
- Ты и ты, оружие к бою, стоять у ворот. Никого внутрь, никого снаружи. Побежит кто – стрелять к херам. В брюхо цельте!
Водичка только крякнул.
Очень вовремя, будто ждал специально, со стороны благовоняющих сараев выскочил очередной мужик в тулупчике. Здоровенный, выше и шире Водички. Прапорщик мысленно выругался, что же такое творится, что здесь себя задохликом глистявым чувствуешь?!
- Ох, панове, слава тебе Царь Небесный, приехали вы, ох, слава тебе… - как-то мерзко, по-бабьи запричитал мужик, заламывая руки. – Пойдемте ж скорее, тут недалеко, за коровником все сразу…
Прапорщик с собой справился, хоть и с немалым с трудом. Правда, как встал поперек горла комок, отдающий желчной горечью, так и стоял – даже очередная фляга запасливого ландфебеля не помогла.
За коровником было сущая бойня. Человек десять, если на первый взгляд – посчитать точнее трудно – тела в лужах крови вповалку. Зарубленные, застреленные, заколотые… Оружия валялось много – правда, все больше холодное – топоры, вилы, косы, еще что-то, тоже сельское, но Анджеем не опознанное. Огнестрельного практически не было – у стены лежала старая армейская «пистонка» с размолоченным в щепу прикладом, да поблескивала в траве новенькая «мышебойка» - ее прапорщик подобрал, сунул в карман. И в качестве возможной улики (очень уж разряженная городская игрушка смотрелась чужеродно посреди мызы), да и так, на всякий случай.
Почти все убитые лежали тесной кучей – будто место убийства было заранее очерчено гигантским циркулем и убиваемые с убийцами старались ту невидимую линию не нарушать.
За кругом умерло двое. У одного в спине торчал топор, перерубивший хребет. Второй лежал на спине, с развороченным животом – явным последствием картечного выстрела в упор. Явно стреляли в упор, но не из круга. И ружье, конечно же, давным-давно спрятано. Кордонный вопрос за нумером раз – где?
Водичка, пока командир предавался размышлениям, шагнул вперед, опустился на колено. Коснулся темно-бордовой лужи. Кровь уже засохла и палец уперся в корку.
- Брехливый малец. Какие тут кораблики, тут разве что на пастилу нарезать.
Кого-то из селян стошнило.
Подолянский только хмыкнул. Не было бы ландфебеля рядом с ним все это время, первейшим подозреваемым был бы. И мотивы, и возможности…
Анджей шумно втянул тяжелый воздух, прошептал:
- Из-за коровок, говорите?
Неожиданно крутнулся на каблуке, ухватил за грудки бабски-визгливого, тряхнул так, что мужик затылком треснулся о стену. Затем разжал левую руку, впечатал короткий крюк под ребра, рыкнул в лицо перепуганному граничару:
- А теперь, потрох сучий, ты мне все до последнего расскажешь! Пока я к тебе сердечную доброту не проявил!
Пограничники одобрили в голос, на этот раз, не стесняясь. Видать, не у одного Водички к Бганам личное.
Мужик что-то промычал, похоже, пытался оправдываться. Анджей ударил снова, на этот раз коленом в причинное место. И прошипел на ухо склонившемуся граничару прямо-таки по-змеиному:
- Ты кому врать решил, жук навозный?! Думал, ружье спрятал, руки щелочью протер и все, молодец?! Хер тебе! И кочергу в сраку, чтоб башка не шаталась! Я ж не простую свечку возьму, у меня и специальная найдется! Каждая порошинка видна будет! За что застрелил?!
Как именно проводят процедуру выявления остатков пороха после выстрела, прапорщик не знал. Так, слышал когда-то, в одной из компаний, как хвастался новой
чудодейственной методой подпоручик-полицейский. Возможно, о деталях слышал Водичка. А может и нет. Но такие подробности здоровяку знать не стоило. Впрочем, он и не собирался уточнять нюансы процесса, а только полузадушено мямлил.
Подолянский отпустил перекрученный ворот тулупчика. Граничар рухнул на колени, уставился на красные, будто обваренные руки. Анджей приглушенно выругался, и от души врезал локтем по склонившейся голове. Мужик свалился на бок, с правой ноги слетел разношенный сапог с полуоторванной подошвой.
Прапорщик брезгливо поднял засаленный треух, слетевший от удара, кинул на лежащего в беспамятстве граничара, обернулся к безмолвным зрителям.
Местные таращились со страхом, подчиненные смотрели с уважением, а в глазах Водички плескалось злорадное восхищение…
- Так, всех кто на хуторе этом сейчас находится, собрать в кучу. И пусть сидят! Начнут переговариваться, стрелять сразу! Выполнять!
Водичка попытался было чем-то дополнить, но махнул рукой, и продублировал приказ, переведя для лучшего понимания на матерно-местный.
Анджей пару раз глубоко вдохнул-выдохнул. Призванная в помощь злоба, как всегда уходила медленно, неохотно.
Завозился под ногами нокаутированный хуторянин. Поднял голову, увидел офицера. Попытался втянуться сам в себя, будто громадная черепаха. Получилось плохо…
Подолянский с интересом наблюдал за горе-преступником краем глаза. Тот потихоньку отползала, стараясь не привлекать внимания.
Поздно, друг граничар, поздно! Сам же и виноват – кто мешал застреленного оттащить к общей куче, а ружье кинуть в кровь? Извечная селянская тугодумность, помноженная на жадность.
Анджей вдруг улыбнулся. А ты, прапорщик, прям великий специалист по заметанию следов. Криминильмаэстро!
Со стороны домов начали доноситься вопли. Подолянский быстрым шагом направился на шум.
Народу на мызе оказалось на удивление много. С полсотни, а то и больше. Бабы истошно выли, прижимая испуганных детей, мужики, сжимая кулаки, сквозь зубы ругались. Вокруг мрачной толпы, словно овчарки вокруг стада, нарезали круги рядовые с винтовками в руках. Как бы всерьез не приняли слова о стрельбе за перешептывание! Водичка с револьвером ходил туда-сюда, то и дело оглядываясь на командира.
Анджей на миг почувствовал себя чужим на своей же земле. Каким-то карателем аранским! Наваждение схлынуло быстро, уступив логике – ну какой из него каратель? Никого не убил, не изнасиловал. Даже паршивой сараюшки не сжег! А что мужика избил – так ведь он не просто хуторянин, а явный преступник. Никому не позволено в людей стрелять!
Подолянский прошелся по двору, выбирая место поудобнее. Под одним из навесов стоял относительно чистый стол. За ним прапорщик и устроился, вынув из планшета несколько чистых листов и походную чернильницу. Подозвал Водичку:
- Будешь рядом, подскажешь, если вдруг что.
Ландфебель кивнул и встал за спиной. Подолянский поднял голову, сурово посмотрел на замершую толпу:
- Так, - рыкнул он, - по одному подходите ко мне. И тихо - тихо я сказал! – рассказывают мне, что здесь у вас произошло. Кто будет заикаться, пристрелю на месте.
Для убедительности Анджей снял с пояса кобуру, положил рядом с собой, расстегнув крышку.
- Первый пошел.