red_atomic_tank в "Ландскнехты" 10 Нищий брел по кладбищу, кутаясь в рваное тряпье, где дыр имелось больше, чем ткани, а заплатка шилась на заплатку. Низко надвинутая шляпа знавала куда лучшие времена, но те прошли давно. По мере изнашивания обтрепанные поля обрезались, и теперь головной убор больше смахивал на кривой мятый колпак с дырой на макушке. Шерстяные перчатки от долгой носки вначале лишились пальцев, а затем распустились настолько, что едва прикрывали середину ладони. В общем, бродяга напрашивался на гравюру художника-моралиста об упадке нравов и тщетности бытия.
Спотыкаясь о камни, оборванец тащился меж заросших дурной травой каменных плит, регулярно прикладываясь к стеклянной фляжке и распевая дрожащим голосом песню.
Der Tod reitet auf einem Kohlschwarzen Rappen,
Er hat ein undurchdringliches Kappen.
Wenn Landsknecht in das Feld marschieren,
Lässt er sein Ross daneben galoppieren.
Смерть едет на лошади угольно-чёрной,
Обряжена в рясу и скачет проворно,
И рядом с ландскнехтами на поле боя
Несётся галопом, зовёт за собою.
Закончив куплет, Гюнтер, а под личиной нищего скрывался именно бравый капитан наемников, снова хлебнул из фляги крепленой сельской сивухи, которую, видать, местные ведьмы гнали из прошлогоднего прелого сена, настаивая на порохе и щедро сдабривая трупным ядом. Доброе деяние рук человеческих так жутко вонять не может.
Ландскнехту было страшно. Пожалуй даже страшнее, чем стоять в первом ряду при атаке французских жандармов. Не каждый день случается быть наживкой для людоедской твари...
Как сказал Мирослав:
"Найти и раскопать нору нахцерера днем не успеем. А даже если и успеем, порвав жилы и переломав все лопаты - он не впадает в спячку подобно вампиру, уйдет глубже, а то и сбежит. Драться с ним ночью, в лунном свете - самоубийство. Для этого нужна испанская терция, а то и две. Придется действовать вечером, когда день на исходе, но тварь еще не вошла в полную силу."
Гюнтер надвинул колпак посильнее, снова глотнул. Гнусное пойло, способное уронить с ног хоть человека, хоть тролля, прокатилось по глотке, будто вода. Ну, не совсем конечно, вода, горло драла как положено. Однако, ни хмеля, ни успокоения не приключилось. Слишком страшно было солдату.
Швальбе запахнул грязную куртку, поежился, втянув голову в плечи. Мысленно проклял Йожина, который настоял на переодевании - дескать, нахцерер не тупое животное и, заметив вооруженного солдата на своих угодьях, вполне может насторожиться. А пьянчужка в рванье - это привычно, не тревожно. Оставалось надеяться, что ума у людоедца не хватит на то, чтобы задаться вопросом - откуда взялся бродяга здесь, в месте о котором и бог, и люди давно позабыли.
Смерть едет верхом на коне белой масти,
Прекраснее ангелов Божьего царства.
Как девушки станут водить хороводы,
Она будет рядом, с ухмылкою подлой!
Питье кончилось. Гюнтер с проклятьем отшвырнул флягу, та громко звякнула битым стеклом - войлочный чехольчик не уберег. Ну и черт с ней, если все получится - завтра он будет хлебать приличное вино из латуни, а может даже и серебра. А если не получится...
Должно получиться. Но для этого следует постараться. Иначе не будет ни победы, ни награды...
"Но пока ночь не наступит, нахцерер будет ждать в норе, под землей. Или в склепе, за прочным камнем. Поэтому его придется выманивать. На живца."
"А почему я?!"
"Нечего было ножиком грозить и пытаться честных людей грабить. Кроме того, больше некому. Тут нужна храбрость и выдержка, чтобы раньше времени не наложить в штаны."
"Вот сам и броди меж могил!"
"Но я же не могу сам себе заплатить, верно? И кто из нас смелый и храбрый наемник на жаловании, ты или я?"
Гюнтер снова остановился, потер зябнущие ладони. Попытался начать третий куплет, но от страха голос сорвался и получилось лишь надсадное сипение. Швальбе помолчал, прочистил горло, сплюнул. Глянул искоса на небо. Солнце уже зацепилось за неровную, зубчатую линию леса, светлого времени оставалось от силы на четверть часа. А Мирослав предупредил, что дело переноса не терпит, поскольку раззадоренный легкой добычей демон скорее всего, начнет делать дальние ночные вылазки или вообще снимется с привычного места. Если уже не снялся.
Гюнтер перекрестился и вслух пожалел, что разбил флягу. Нет такого сосуда из которого нельзя добыть еще хоть капельку. А лишняя капля сейчас пришлась бы кстати.
Ещё смерть умеет стучать в барабаны,
И в сердце их бой отдаётся упрямо,
Играет ли громко, играет ли тихо,
От боя смертельного жди скорей лиха!
Стрелки засели с краю кладбища, на удобной позиции. Отсюда Гюнтер был как на ладони. Вместе с могильными камнями, покосившимися крестами и ушедшими в землю склепами. Как и Челяковицы, погост знавал лучшие времена, только намного, намного раньше. Такое богатое место более подошло бы настоящему городку, причем не из самых малых. С оградой, настоящими криптами, выложенными диким камнем дорожками. Откуда сюда свозили покойников - оставалось загадкой. Так или иначе, погост был оставлен и пришел в запустение. Насчет Черной Смерти трехвековой давности Мирослав конечно хватил лишку, но лет пятьдесят упадка здесь точно насчитывались. А может и поболее. Деревья давно пробились там, где им расти не следовало, подросли, раскинули корни, выворачивая из земли камни и кресты...
Засада устроилась в старом деревянном склепе, выстроенном вокруг двух опорных колонн. Крыша и часть стен прогнили и обвалились, превратившись в труху. Однако осталось достаточно, чтобы скрыть Мирослава и двух солдат. Третий перед самым выступлением решил, что для него это все же чересчур и пошел своей дорогой. Йожин остался в Челяковицах, молиться за успех предприятия, а куда девался Мартин никто спрашивать не решился. Исчез - и ладно. После фокуса с кинжалом, усатый "испанец" наемников отчасти даже пугал. Нахцерер, он только на страшной картинке, а живой человек, способный извлекать клинок из чужих ножен быстрее хозяина - вот он, рядом сидит. И это боязно.
Кристина устроилась немного в стороне, на старой могиле. Девушка молча приникла к ложу штуцера. Ствол покоился на опоре - мешочке с песком, в свою очередь устроенном на перекладинуе могильного креста. Фитиль тлел ровно, с легким, едва заметным дымком, беззвучно и без искр. Штуцер поворачивался вслед за спотыкающимся Гюнтером, словно привязанный невидимой ниточкой.
Как смерть свой мотив наиграет впервые -
При звуках его кровь от сердца отхлынет.
Второй раз ударят смертельные дроби -
Ландскнехта тогда же в земле похоронят!
Страх перед могильной тварью уже перегорел, зато хорошо вспомнились невзгоды последних месяцев - неудачные наймы, скудная оплата, хлеб и вода вместо пива с мясом. Полудохлые клячи а то и вообще пешие странствия. Швальбе остро захотелось денег, хорошего, доброго золота, на которое можно купить все, чего душа пожелает. А золото - так уж нынче сложилось - можно было обрести только одним путем.
Гюнтер орал уже в голос, видя, как с последними лучами солнца уходят надежды на заработок. И его услышали. Слабый звук пронесся над кладбищем. Тихий, почти неуловимый. Однако подействовал он, словно кристаллик льда в алхимическом растворе, что мгновенно сгущает эликсир. Казалось, даже ветер затих в испуге.
- Господь Милосердный, Иисусе Христе, - прошептал немеющими губами один из солдат, крутя головой. Мушкет в дрожащих руках ходил ходуном, выписывая дулом восьмерки. Второй ничего не сказал, только зубами залязгал, да посильнее натянул на уши шляпу, что соперничала с капитанской потертостью.
Призывающий Иисуса хотел было дать деру, однако к шее его прижался длинный узкий и кривой кинжал, неприятно смахивающий на крысиный хвост. Одной рукой Мирослав крепче сжал рукоять кинжала, другой пистолет.
- Поздно бежать, - прошептал следопыт. - До темноты не успеешь. Останешься один в лесу - сдохнешь. Теперь или убьем тварь, или все здесь ляжем.
Кристина сохранила и твердость руки, и присутствие духа - ствол штуцера не дрогнул ни на волос. А чтобы увидеть расширившиеся зрачки, требовалось заглянуть ей прямо в глаза, чего никто, разумеется, не сделал.
- Что-то тяжеловато нынче монеты достаются, - пробормотал Гюнтер. Судя по всему, наступал героический момент, когда силам добра предстояло встать на пути сатанинских козней несокрушимой стеной. Однако больше всего капитану хотелось напрудить в штаны. Хотя конечно он не признался бы в том никому даже на дыбе. Больно уж страшным был звук, страшнее хруста, когда пуля ломает кость, или широкий клинок "валлонской бабочки" входит в череп.
Раздался тихий скрежет камня о камень...
Спотыкаясь о камни, оборванец тащился меж заросших дурной травой каменных плит, регулярно прикладываясь к стеклянной фляжке и распевая дрожащим голосом песню.
Der Tod reitet auf einem Kohlschwarzen Rappen,
Er hat ein undurchdringliches Kappen.
Wenn Landsknecht in das Feld marschieren,
Lässt er sein Ross daneben galoppieren.
Смерть едет на лошади угольно-чёрной,
Обряжена в рясу и скачет проворно,
И рядом с ландскнехтами на поле боя
Несётся галопом, зовёт за собою.
Закончив куплет, Гюнтер, а под личиной нищего скрывался именно бравый капитан наемников, снова хлебнул из фляги крепленой сельской сивухи, которую, видать, местные ведьмы гнали из прошлогоднего прелого сена, настаивая на порохе и щедро сдабривая трупным ядом. Доброе деяние рук человеческих так жутко вонять не может.
Ландскнехту было страшно. Пожалуй даже страшнее, чем стоять в первом ряду при атаке французских жандармов. Не каждый день случается быть наживкой для людоедской твари...
Как сказал Мирослав:
"Найти и раскопать нору нахцерера днем не успеем. А даже если и успеем, порвав жилы и переломав все лопаты - он не впадает в спячку подобно вампиру, уйдет глубже, а то и сбежит. Драться с ним ночью, в лунном свете - самоубийство. Для этого нужна испанская терция, а то и две. Придется действовать вечером, когда день на исходе, но тварь еще не вошла в полную силу."
Гюнтер надвинул колпак посильнее, снова глотнул. Гнусное пойло, способное уронить с ног хоть человека, хоть тролля, прокатилось по глотке, будто вода. Ну, не совсем конечно, вода, горло драла как положено. Однако, ни хмеля, ни успокоения не приключилось. Слишком страшно было солдату.
Швальбе запахнул грязную куртку, поежился, втянув голову в плечи. Мысленно проклял Йожина, который настоял на переодевании - дескать, нахцерер не тупое животное и, заметив вооруженного солдата на своих угодьях, вполне может насторожиться. А пьянчужка в рванье - это привычно, не тревожно. Оставалось надеяться, что ума у людоедца не хватит на то, чтобы задаться вопросом - откуда взялся бродяга здесь, в месте о котором и бог, и люди давно позабыли.
Смерть едет верхом на коне белой масти,
Прекраснее ангелов Божьего царства.
Как девушки станут водить хороводы,
Она будет рядом, с ухмылкою подлой!
Питье кончилось. Гюнтер с проклятьем отшвырнул флягу, та громко звякнула битым стеклом - войлочный чехольчик не уберег. Ну и черт с ней, если все получится - завтра он будет хлебать приличное вино из латуни, а может даже и серебра. А если не получится...
Должно получиться. Но для этого следует постараться. Иначе не будет ни победы, ни награды...
"Но пока ночь не наступит, нахцерер будет ждать в норе, под землей. Или в склепе, за прочным камнем. Поэтому его придется выманивать. На живца."
"А почему я?!"
"Нечего было ножиком грозить и пытаться честных людей грабить. Кроме того, больше некому. Тут нужна храбрость и выдержка, чтобы раньше времени не наложить в штаны."
"Вот сам и броди меж могил!"
"Но я же не могу сам себе заплатить, верно? И кто из нас смелый и храбрый наемник на жаловании, ты или я?"
Гюнтер снова остановился, потер зябнущие ладони. Попытался начать третий куплет, но от страха голос сорвался и получилось лишь надсадное сипение. Швальбе помолчал, прочистил горло, сплюнул. Глянул искоса на небо. Солнце уже зацепилось за неровную, зубчатую линию леса, светлого времени оставалось от силы на четверть часа. А Мирослав предупредил, что дело переноса не терпит, поскольку раззадоренный легкой добычей демон скорее всего, начнет делать дальние ночные вылазки или вообще снимется с привычного места. Если уже не снялся.
Гюнтер перекрестился и вслух пожалел, что разбил флягу. Нет такого сосуда из которого нельзя добыть еще хоть капельку. А лишняя капля сейчас пришлась бы кстати.
Ещё смерть умеет стучать в барабаны,
И в сердце их бой отдаётся упрямо,
Играет ли громко, играет ли тихо,
От боя смертельного жди скорей лиха!
Стрелки засели с краю кладбища, на удобной позиции. Отсюда Гюнтер был как на ладони. Вместе с могильными камнями, покосившимися крестами и ушедшими в землю склепами. Как и Челяковицы, погост знавал лучшие времена, только намного, намного раньше. Такое богатое место более подошло бы настоящему городку, причем не из самых малых. С оградой, настоящими криптами, выложенными диким камнем дорожками. Откуда сюда свозили покойников - оставалось загадкой. Так или иначе, погост был оставлен и пришел в запустение. Насчет Черной Смерти трехвековой давности Мирослав конечно хватил лишку, но лет пятьдесят упадка здесь точно насчитывались. А может и поболее. Деревья давно пробились там, где им расти не следовало, подросли, раскинули корни, выворачивая из земли камни и кресты...
Засада устроилась в старом деревянном склепе, выстроенном вокруг двух опорных колонн. Крыша и часть стен прогнили и обвалились, превратившись в труху. Однако осталось достаточно, чтобы скрыть Мирослава и двух солдат. Третий перед самым выступлением решил, что для него это все же чересчур и пошел своей дорогой. Йожин остался в Челяковицах, молиться за успех предприятия, а куда девался Мартин никто спрашивать не решился. Исчез - и ладно. После фокуса с кинжалом, усатый "испанец" наемников отчасти даже пугал. Нахцерер, он только на страшной картинке, а живой человек, способный извлекать клинок из чужих ножен быстрее хозяина - вот он, рядом сидит. И это боязно.
Кристина устроилась немного в стороне, на старой могиле. Девушка молча приникла к ложу штуцера. Ствол покоился на опоре - мешочке с песком, в свою очередь устроенном на перекладинуе могильного креста. Фитиль тлел ровно, с легким, едва заметным дымком, беззвучно и без искр. Штуцер поворачивался вслед за спотыкающимся Гюнтером, словно привязанный невидимой ниточкой.
Как смерть свой мотив наиграет впервые -
При звуках его кровь от сердца отхлынет.
Второй раз ударят смертельные дроби -
Ландскнехта тогда же в земле похоронят!
Страх перед могильной тварью уже перегорел, зато хорошо вспомнились невзгоды последних месяцев - неудачные наймы, скудная оплата, хлеб и вода вместо пива с мясом. Полудохлые клячи а то и вообще пешие странствия. Швальбе остро захотелось денег, хорошего, доброго золота, на которое можно купить все, чего душа пожелает. А золото - так уж нынче сложилось - можно было обрести только одним путем.
Гюнтер орал уже в голос, видя, как с последними лучами солнца уходят надежды на заработок. И его услышали. Слабый звук пронесся над кладбищем. Тихий, почти неуловимый. Однако подействовал он, словно кристаллик льда в алхимическом растворе, что мгновенно сгущает эликсир. Казалось, даже ветер затих в испуге.
- Господь Милосердный, Иисусе Христе, - прошептал немеющими губами один из солдат, крутя головой. Мушкет в дрожащих руках ходил ходуном, выписывая дулом восьмерки. Второй ничего не сказал, только зубами залязгал, да посильнее натянул на уши шляпу, что соперничала с капитанской потертостью.
Призывающий Иисуса хотел было дать деру, однако к шее его прижался длинный узкий и кривой кинжал, неприятно смахивающий на крысиный хвост. Одной рукой Мирослав крепче сжал рукоять кинжала, другой пистолет.
- Поздно бежать, - прошептал следопыт. - До темноты не успеешь. Останешься один в лесу - сдохнешь. Теперь или убьем тварь, или все здесь ляжем.
Кристина сохранила и твердость руки, и присутствие духа - ствол штуцера не дрогнул ни на волос. А чтобы увидеть расширившиеся зрачки, требовалось заглянуть ей прямо в глаза, чего никто, разумеется, не сделал.
- Что-то тяжеловато нынче монеты достаются, - пробормотал Гюнтер. Судя по всему, наступал героический момент, когда силам добра предстояло встать на пути сатанинских козней несокрушимой стеной. Однако больше всего капитану хотелось напрудить в штаны. Хотя конечно он не признался бы в том никому даже на дыбе. Больно уж страшным был звук, страшнее хруста, когда пуля ломает кость, или широкий клинок "валлонской бабочки" входит в череп.
Раздался тихий скрежет камня о камень...