Хозяин могил
Где-то в Европе, на двенадцатый год Великой Войны...
- А между тем в славном городе Дечине уже принимают на тебя ставки...
Тракт - место особое, удивительное. Кого там только не встретишь. Говорят, даже сам Папа путешествует как обычный человек, то есть по дорогам. Хотя кто этого Папу видел... Так что может и бессовестно брешут. А вот разные короли, графья да герцоги - те при нужде точно взгромождают сиятельные задницы на толстые каретные подушки и погоняют коней путями, что пересекают Старый Свет еще со времен... давних, в общем, времен. Так что, тракт удивительными и странными путниками не удивишь.
И уж конечно никому неинтересны путники обычные. Кроме разве что лиходеев всяческих да мытарей, что трясут дорожные сборы с путников. Но поскольку разница между ними невелика - куда проще всех их скопом записать в разбойники. Посему три совершенно непримечательных человека о-двуконь вершили свой путь незаметно для мира. Хотя непримечательными эти люди казались только на первый взгляд. Да и на второй тоже. А вот на третий... Впрочем, обо всем по порядку.
Итак, по скучной пыльной дороге неспешно двигались три человека, каждый при двух конях - один под седлом, другой с поклажей. И не имелось в тех людях ничего примечательного по нынешним сложным временам. Первый, ехавший в некотором отдалении, будто авангард при армии, был худ, подтянут, коротко острижен и вообще походил на испанского ветерана в отставке. Только у них усы вытянуты по линейке и нафабрены так, что в рукопашной можно колоть не хуже стилета. Да и посадка у дозорного была типично солдатская, то есть залихватская и гордая, что куда там и подлинному гранду.
Немного позади "испанца" неторопливо постукивали копытами две смирные лошадки. Животины перебирали ногами ровно настолько, чтобы двигаться чуть быстрее пешего путника - самое то, чтобы добраться куда следует в разумный срок, уделив достойное время хорошей беседе. Бок-о-бок ехали второй и третий путники. Они и вели увлекательную беседу.
- И бодро так ставят! - продолжил мысль монах. Вот как есть настоящий монах, хоть сейчас бери да переноси образ на гравюру для любопытствующих потомков. Невысокий, чуть полноватый, однако не жирный как часто бывает среди посвятивших себя Богу. С гладко выбритой тонзурой, которая, впрочем, носила весьма условный характер, поскольку владелец уже ощутимо лысел. Глазки у монаха были маленькие и глубоко спрятаны между надбровными дугами и пухлыми щеками. Однако взгляд - ежели удавалось его поймать - представлялся острым и умным. Скромная ряса казалась очень простой и подпоясанной обычной веревкой. Но при близком рассмотрении - пошита на совесть, из ткани не неброской, однако прочной и надежной. Что до веревки, то она еще появится на страницах этой истории, так что на ее описании не будем останавливаться раньше времени. Еще внимательный взгляд мог отметить, что у монаха левое предплечье под широким рукавом кажется чуть более широким и угловатым, чем правое, а складки рясы ложатся тем особенным образом, который выдает скрытую под одеждой кольчугу. Но внимательный взгляд здесь имелся лишь один - у спутника, что внимал монаху. Однако, разглядывать собеседника тот не собирался, ибо знакомы были они давно, да и путешествовали не первый день. Куда сильнее спутника занимала беседа:
- Опять? На что теперь? - осведомился третий путник.
Этот участник небольшой процессии смахивал на купца, что в дальних странствиях нагулял достаточно денег, но мало жира. С явственной, однако не броской сединой, длинными вислыми усами ... пожалуй, что и все, поскольку остальные его черты скрывались за сизоватыми клубами табачного дымка. "Купец" с большим удовольствием попыхивал степной трубочкой-"люльку" на длинном мундштуке. Уж чем путник снарядил трубку - оставалось загадкой, однако есть мнение, что так густо и ядрено коптить могла исключительно смола из адовых котлов.
- Откуда ты есть пошел, - отозвался монах.
- Чудные люди, - заметил вислоусый и снова пыхнул люлькой. - Вроде все морды великовозрастные, а откуда люди на свет выходят - до сих пор не ведают.
- Да нет, из каких ты земель, - усмехнулся монах (которого. к слову, звали отцом Йожином, и мы его так впредь тоже именовать будем). - Сейчас голоса разделились примерно поровну. Половина считает, что ты чех. Вторая половина, что ты московит.
- А третья?
- Третья же ... тьфу на тебя, Мирослав!
Йожин размашисто перекрестился. Мирослав хмыкнул и одним глазом заглянул в чашку люльки, оценивая состояние и количество оставшегося табака.
- Но после того, что ты учудил в Бремене, неожиданно много народу решило, что ты природный шваб. Дескать, больно уж у тебя чисто "gw" и "ya" выговариваются. А уж так выразительно орать "Hintern!", сиречь "жопа" может только истинный тевтон, чьи корни, как известно, уходят в эпоху Цезаря и прочих кельтов с викингами.
- Бремен... - протянул Мирослав со слабой улыбкой и легким вздохом - так вспоминают о приятных местах или хорошо выполненном деле. А затем елейно спросил:
- А вы на что изволили поставить, отец Йожин, интересно мне знать?
- На московита, - буркнул святой отец. - Больно у тебя морда ехидная.
- Ну якый же з мене московит, якщо я без татарина та ведмедя?
- Чего? - подозрительно вопросил Йожин, раздувая ноздри так, словно надеялся учуять запах дьявольской серы.
- Имя мне легион, - ехидно и, в точном соответствии с воззрениями Йожина, то есть паскудно сообщил Мирослав. - Ибо меня много, и множество имен я сменил. Был и немцем, и чехом, и даже, прости Господи, французом довелось побывать, к счастью, недолго. Может и московитом побывал, не упомню все, хехе.
- Имя ему легион, видите ли! - возвел очи горе Йожин. Смачно плюнул и выругался на той латыни, что имеет хождение в самых зловонных и страшных низах Рима. Перекрестился для порядка и во искупление греха сквернословия.
Солнце почти вскарабкалось к зениту, легкий ветерок зашелестел весенней травой и кронами деревьев. Лес, что обступал тракт, еще не набрал полной силы после зимней спячки, так что казался редким и тощим. Не сговариваясь, путники чуть подогнали лошадок.
- Вот почему святая наша мать Церковь действительно не жжет народ направо и налево, как то ей приписывают злоязыкие клеветники? - загрустил Йожин. - Таких вот как тебя. Какой смысл иметь репутацию крестоносных злодеев и не пользоваться ею? Все трибуналы какие-то, регламенты, судилища... Проще надо. Уподобился имярек сатане в речах, помянул легион - и на очистительный огонек. Тело немного помучается, зато душа сразу в рай. Вот то ли дело у поганых кальвинистов, чуть что - сразу к палачу. Надо, надо перенимать здоровый опыт даже у еретикусов!
- Да тебе, отче, никак лавры Шпренгера и Крамера покоя не дают? - добродушно хмыкнул то ли чех, то ли московит, то ли вообще немец (а может быть и француз) Мирослав.
Йожин плюнул еще смачнее, выругался еще витиеватее, а перекрестился еще размашистее.
- Не поминай ублюдков всуе, - мрачно посоветовал монах спутнику. - Профанаторы хреновы. Им человеческим латинским языком было сказано и на их гавкающей немецкой мове повторено - надо аккуратно ввести в оборот "De monstrorum" Бремссона и "Magica nigra et cultus". И что сотворили эти тронувшиеся от воздержания недоумки? "Malleus Maleficarum", молот ведьм! Господи, помилуй, даже название пристойное придумать не смогли. Какую идею загубили, скоты хлевные... Истинно говорю, что целибат - зло.
- Мирослав пустил особо густое и ароматное (или зловонное - это уж кому как) облачно дыма и сообщил:
- Вот так, за приятной беседой, мы, считай, на месте.
- Да уж, - брюзгливо согласился Йожин, все еще переживавший за гнусное дело авторов "Молота". - Как обычно?
- Да, пожалуй, - после короткого раздумья согласился Мирослав, выбивая трубочку. Ветерок разносил невесомые хлопья пепла. Йожин чихнул и потер раскрасневшуюся тонзуру.
- Тогда встретимся у местного градоправителя... или лучше в кабаке, - подытожил монах.