Гражданин, коего он нарек мудаком, шел за ним не таясь, нагло улыбаясь мерзкой, пиздопротивной улыбкой человека, собравшегося над кем-нибудь безнаказанно поиздеваться. В данном конкретном случае – над беззащитными сотрудниками патрульно-постовой службы.
- Ой, здравствуйте! - мерзопакостно улыбаясь, поздоровался мудак. – А подскажите, как пройти на улицу Пролетариев шестьдесят два?
Игорь исподлобья сжег его злобным взглядом, с чувством глубокой скорби осознавая, что ни привлечь к ответственности по всей строгости советского закона, ни сломать что-нибудь эдакое, что помешало бы безнаказанно доебываться до занятых работой сотрудников, никак не получится – места мудак выбирал людные, полные совершенно ненужных, в данном случае, свидетелей. Это если пережравший водки пролетарий устроит посреди улице локальный погром, дав кому-то по сопатке, обматерив и нассав в урну, свидетелей не найдешь. «Это ваша работа, вот вы и разбирайтесь! Ничего я не видела!» - злобно прошипит в лицо ненароком обрызганная сскаками и оттасканная на хуях тетка. Но вы попробуйте, перетянув повздоль хребтины палкой и завернуть ласты этому же пролетарию – тут же налетит толпа неравнодушных, возмущенных беспредельным мусорским беспределом граждан.
«Он просто пьяный шел, а они к нему привязались! - задыхаясь от распирающих ее эмоций, будет рассказывать потом на работе толстая тетка. – Наручники на него надели как на преступника! Маньяков бы лучше ловили!»
- То есть не скажете, да? – продолжал юродствовать тип и, повысив голос, с самым удрученным видом посетовал. – Вот она, наша милиция! Ни помощи от них, ничего! Только пьяных обирать и взятки брат могут!
- Слышь, уважаемый, съебни-ка! – негромко буркнул, двинувшись вперед, Игорь. – Нет такой улицы!
Тип резво отскочил и быстренько пошел прочь, вслух громко рассуждая о продажности, жестокости и беспринципности сотрудником милиции, упирая на то, что берут туда исключительно моральных и физических уродов, стремящихся к власти, ввиду того, что всю жизнь их гнобили и унижали более удачливые сверстники.
- И чо с ним делать? – задумчиво спросил, проводив скрывшегося мудака недобрым взглядом, Бочкин. - Ногу сломать?
- Обе, блядь! – сплюнул Барсуков. – Он реально уже заебал!
Меж тем, вопрос «что же нам сделать с этим мудаком?» оставался нерешенным. Воистину странный и не иначе, как больной на голову, человек третий день буквально преследовал Бочкина и Барсукова. Натурально доебывая идиотскими вопросами, всячески провоцируя и вытягивая на конфликт. Поначалу он не особо и напрягал. Потом, когда слегка утомил, все же задержали и, невзирая на завывания о милицейском произволе, уволокли в застенки, то бишь в помещение опорного пункта охраны порядка, где помурыжив положенное время, проверив документы и установив его никчемную, совершенно ничтожную личность отпустили, чтобы вновь встретить спустя полчаса.
Мудак начал надоедать, но что с ним делать было неясно. Идею ошкурить «по мелкому», которое вроде как включает в себя «назойливые приставания к гражданам» на корню зарубили отцы-командиры, никакой при этом альтернативы не предложив, а на вопрос – «А делать-то чего?», велели соблюдать законность. Можно подумать, что до этого момента беспредельные Бочкин на пару с Барсуковым, только и делали, что оную законность, с цинизмом и глумлением, всячески нарушали.
Дежурная часть, в лице капитана Григоровича, традиционно тупила и ничего толкового, ввиду хронической бестолковости, посоветовать не могла, не забывая делать при этом, как обычно, делать серьезное лицо.
- Ноги ему, блядь, прострелить! – Бочкин достал из нагрудного кармана «стекляшки» пачку, вытащил зубами «кислородную палочку» и прикурил. – На простреленных-то ногах он, стопудово, много не находит.
- Ну, стрельни, – отмахнулся Митяй. – Блядь, свалился же на голову, а?
Напарники снова задумались. Даже старый, мудрый участковый Буренкин, могущий, без шуток, доебаться и до столба, развел руками, поскольку за все годы службы в милиции он противостоял людям действовавших согласно логике, корысти и собственной выгоде. Что делать с бескорыстными дураками, майор, на висках которого вовсю серебрилась благородная седина, не знал. Бочкин и Барсуков, не обладая и малой долей его опыта, тем более.
Игорь снова вздохнул, сожалея, что злая судьба, вместо Мудака не свела его с бандой ваххабитов, с которыми явно не пришлось бы напрягать фантазию. Молодой, еще не остывший на службе и, чего греха таить, ищущий романтики, он представлял себе, как вступит в неравный бой с кровожадными террористами, встав у них на дороге несокрушимой преградой и как потом, ему, скромному сержанту, сам Президент вручит Героя России прямо в Кремле. На крайний случай, если не повезет и падет он среди горы трупов свеженастрелянных врагов, сжимая в холодеющих руках пулемет ПКМ (где он возьмет ПКМ, Бочкин не думал, полагая это вопросом сугубо техническим и не заслуживающим внимания), то тогда есть шанс очутиться в Валгалле, в очень даже неплохой компании. Где можно напившись хмельного меда из сосцов козы Хейдрун и, закусив жаренным мясом, набить ебло какому-нибудь не понравившемуся типу…
Ну или из него сделают Робокопа, чтобы такой отважный сотрудник не пропадал зря, и смог бы дальше нести Ад и Погибель мировому криминалу в промышленных масштабах…
- Сто двадцать девять, сто двадцать девять – Заколючинску! – не вовремя ожившая рация грубо выдернула его из мыслей, где он, уже состоявшись в обличье безжалостного, но справедливого, несущего смерть киборга, учинил тотальный Холокост всей отечественной преступности и начал присматриваться к легендарной, овеянной туманом загадки, Якудзе.
- На связи сто двадцать девять, Универсам, – ответил Игорь, с сожалением убирая в ногу свой знаменитый робокопский пистолет.
- Красных кхмеров девяносто четыре, квартира семьдесят два, семейник, – коротко передал вызов дежурный. – Участковый занят, разберись по ситуации.
- Понял, Кхмеров девяносто четыре, – разочарованный тем, что подлый дежурный отвлек его от блистательной победы над злобными якудзами, Бочкин вернулся в реальный мир.
- У, бляди! – погрозив напоследок кулаком, он отправился усмирять разбушевавшуюся ячейку безнадежно больного общества.
- Пронесло, слава те, Хоспади! – глядя на степенно удаляющегося Бочкина-Робокопа, с облегчением вздохнули, мелко крестясь, насмерть перепуганные оябуны.
В подъезде длинной девятэтажки было темно, мерзко воняло ссаками, как кошачьими, так и человечьими и гаденько попахивало ароматами мусоропровода.
- Гетто, блядь! – матернулся, глядя на стены, расписанные всяческой похабенью и неумело нарисованными хуями, Игорь. - Как в кино американском! Негров только возле мусорных баков не хватает!
Сверху донеслись голоса. Мужской говорил с наглыми, но явно неуверенными нотками, женский звучал устало, но сквозь эту усталость сквозило явное презрение.
- Слышь, Барсук! – Игорь толкнул напарника. – Если со мной женщины так начнут разговаривать – застрели меня, ага?
- Поехали, давай, – хмуро отмахнулся от разговорчивого напарника Митяй, вызывая лифт.
Пузатый или небритый мужик может выглядеть очень по-разному. Может, как байкер или викинг иметь бороду и объемное, мощное, несокрушимое пузо. И эти атрибуты лишь добавляют брутальности и харизмы его образу, всячески подчеркивая мужественность обладателя.
Мужчина может быть подтянут и модно небрит, как мужественные пидарасы в каталогах «Отто», про которых один из знакомых Игоря как-то сказал – «Не, они вроде как и мужики, но все равно, пидарасы какие-то!»
Стоявший перед Бочкиным и Барсуковым мужик был небрит и пузат как-то вовсе уж по-уебищному. Невысокий, стриженный под ноль, с детскими чертами лица и пухловатым, округлым ртом, пузатенький и щетинистый, он походил на толстенького небритого мальчика. Наглого, чтобы не сказать охуевшего, мальчика…
- Чо, приехали, да? – с вызовом выпятив губу, спросил он. – И чо?
- Ну, во-первых, здравствуйте! - спокойно ответил Игорь. – Патрульно-постовая служба, младший сержант Бочкин.
- И, чо, младший сержант? – продолжил хамить «Мальчик». - И дальше чо?
- Вадим, хватит уже, а? – вздохнув, попросила стоящая на площадке женщина. – Тебе непонятно совсем?
- Так, господа, по порядку, ага? – игнорируя хамство пузана, сказал Игорь.
- А чо, ты любопытный, что ли, а, сержант? – вякнул «мальчик», отчего-то отступив немного назад. – Чо дохуя знать надо?
- Да ничего не происходит, – женщина снова вздохнула. – Я его выгнала еще неделю назад, он тут не прописан. Сейчас выпил и пришел обратно проситься.
- Вон оно как, – кивнул Бочкин. – То есть, домой пускать вы его не хотите ни под каким предлогом, правильно?
- А тут его дома нет, – женщина сверкнула глазами. – Я эту квартиру сама купила, сама обставила, пока он на моей шее сидел!
- Тань, ну чо ты начинаешь-то! – выкрикнул пузан. – Я чо, не работал, что ли?
- Работник хуев! – рыкнула Таня. – Ты уж молчал бы, а? Я тебя один раз на работу устроила – ты работать не стал, второй – та же хуйня! На дядю мы работать не хотим, нам, блядь, свое дело нужно! Денег тебе дала и чо?
- Блядь, Тань, ну не пошло, чо, – пузан развел руками.
- Так нахуя, ты, вообще какое-то свое дело начинал, если ты ничего делать не хочешь, скажи? – не унималась разъяренная Таня. – Месяц назад ты что сказал?
- Таааняяя! – умоляюще протянул Мальчик, косясь на наряд, наблюдающий безобразную семейную сцену. – Таня, давай не надо…
- Он месяц назад собрался в Легион вербоваться! – безжалостно заявила неумолимая женщина.
- В Легион? – удивленно спросил Игорь, разглядывая пузана. Иностранный Легион у него твердо ассоциировался с командиром сербских «Супер Тигров» Милорадом Улемеком или бывшими десантниками генерала Курта Штудента. Но никак не с пузатым хамоватым истероидом.
- В Легион! – подтвердила Таня. - Легионер хуев…
- Ну и как? – с интересом спросил у пузана Бочкин. – Получилось?
- Не, а чо ты смеешься? – взвился легионер. – Я в ВДВ служил!
- Угу, получилось у него, – усмехнулась женщина. – Я, дура, денег заняла, чтоб ему добраться нормально, машину продала …
- Зачем? – влез в разговор Барсуков. – Там всех дел-то, до вербовочного пункта добраться.
- А я знала, да? Он с этими деньгами, вместо Легиона, хуем за томских шлюх зацепился! Меня еще, главное, блядь, спрашивают, Тань, а Вадим-то твой где? А я - так во Францию поехал, в Легион вербоваться! А мне – Тань, а вот хуй знает, в какой он там Легион у тебя вербуется, только он уже дней пять из блядючников не вылазит!
Игорь с Митяем заржали.
- А чо смешного? – снова вякнул пузатый мальчик. – Чо, сержант, смешно, да?
- Очень! – кивнул ему Бочкин. – Настроение поднял, прикинь!
- Слышь, а если… – начал было несостоявшийся легионер, но Барсуков перебил:
- Мужчина, не хамите, ладно? Вам еще семь этажей, застегнутому в наручники, лицом об ступеньки биться. Берегите силы, честное слово!
Настроение значительно улучшилось. Выпроводив пузана, они еще покурили возле подъезда, подождав, пока головорез-легионер не скроется из виду.
Город, днем тихий и спокойный, к вечеру начинал меняться, перекидываясь из трезвого, работящего бюргера в разнузданного хулигана. То тут, то там раздавались пьяные вопли. Где-то, словно днем не было времени, играла громкая, пронзительная музыка. Город еще не дошел до нужной кондиции, когда одуревшие от дешевого пойла сограждане творят откровенную непотребщину, но вполне уверенно шел к этому состоянию.
- Всем нарядам и автопатрулям! – взорвалась тихо бормотавшая в нагрудном кармане рация. – Солнечная девять – драка! Кто как принял?
- Блядь! – Бочкин выбросил сигарету и отозвался. – Сто двадцать девять принял!
Не напрасно гласит народная мудрость – не спеши, а то успеешь! Примерно так подумал Игорь, глядя на открывшуюся ему чудесную картину. Здоровенный, под два метра, кабан лежал на асфальте, широко раскинув руки. Время от времени он пытался подняться, но сделать этого не получалось, ввиду сильнейшего опьянения и несомненного сотряса. Второй его приятель, согнувшись пополам, блевал под скамейкой, изредка прерываясь, дабы посетовать на горькую свою судьбу и попенять на всяких отморозков. Что в ответ на невинные шутки творят некий беспредел, за который они, совершенно очевидно, ответят перед законом, братвой и Господом Богом, который, как известно, не фраер и правду, какой бы горькой она не была, видит.
Двое их товарищей, слегка помятые, но внешне целые и непобитые, покорно лежали на асфальте лицом вниз, старательно притворяясь скамейками, на которые поставили ноги двое дюжих мужиков, лет эдак тридцати с небольшим.
Дюжие мужики, с комфортом восседая на лавочке и вытянув ноги, спокойно потягивали пиво, совершенно не переживая по поводу творящейся вокруг суеты. Рядом с ними, не проявляя особо энтузиазма в деле пресечения унижений человеческого достоинства, переминались два экипажа вневедомственной охраны и красиво одетые, с белыми кобурами на белых же портупеях, гаишники.
- И чо? – поинтересовался запыхавшийся Бочкин, которому, в отличие от охраны и ДПС, пришлось бежать несколько кварталов.
- Да… Это… - оттянул его назад возникший сзади замок отделения мрачный прапорщик Бердников. – Ты не лезь, тут все нормально. Собрята, им завтра уезжать, пошли пива попить, а Пятачок со своими кентами до них доебаться решил. Ну и доебался. Слово за слово, он Саньке головой в лицо ударил. А Санька ему в жбан с ноги.
- Ага, – понимающе кивнул Игорь, таки разглядев в слабо шевелящемся на асфальте гражданине одного из заколючинских бандитов.– Прикольно, чо!
- О, скорая едет, дорогу освободите! – крикнули сзади. – Убери машину с проезда!
Милиция, врачи скорой и приемного покоя и пожарные знали друг друга, как минимум в лицо, благо пересекаться приходилось по десять раз на дню. Поджарого, невысокого фельдшера, что вместе с молодой медсестрой приехал откачивать побитых, Бочкин знал довольно давно.
Осмотрев поле боя, он покачал головой и повернулся к мирно сидящим на лавочке собрятам:
- Не, я давно уж понял, там, где вы, там…
- Победа? – довольно подсказали поддатые милиционеры специального назначения, чокнувшись бутылками.
- Геморрой! – отрезал фельдшер. – Чо с ними?
- Этому маваши, в дыню с левой прилетел, - буркнул один из дюжих. - А вот этому, – он указал на свернутого под лавкой эмбриона-блевуна. – Мае в пузо.
- Ага, – кивнул эскулап.
Фельдшера, который в годы бурной молодости, поддавшись порыву мятущийся души, по окончанию меда пошел работать в ОМОН и откатал несколько командировок в горы, все это никак не смутило.
- Мужчина, вы меня слышите? – наклонился он к лежащему. – Слышите?
- Ты аккуратней с ним! – предупредили охранцы. – Он там руками махать пытается!
- Разберусь, – отмахнулся медик, осматривая пострадавшего. – Мужчина!
Лежащий зашевелился. Его, такого большого и сильного, с неизвестными целями и непонятными задачами нагло хватал руками какой-то уебок, которого, ввиду залитых алкоголем глаз и жестко встрехнутого мозга разглядеть не получалось. Кое-как дождавшись момента, когда изображение сфокусируется, он ткнул кулаком туда, где предположительно находилась голова.
- Ах ты ж, блядь! – отшатнулся ударенный врач и, бросив на землю свой чемодан, размашисто пнул лежащего.
- Ты чо, пидарас! – грубые берцы месили тело неспокойного пациента. – Сука, тварь!
- Э, доктор, ты чо делаешь? – испуганно заорали стоящие поодаль сотрудники. – А если убьешь?
- Тихо, блядь! – прыгая по телу, оборвал их фельдшер. – Я – врач! Я, блядь, знаю что делаю! Я, блядь, реаниматолог! Сам убью - сам откачаю!
Уже стемнело, часы перевалили за полночь и город, раскочегаренный алкоголем, гудел в ночном режиме. В богомерзких летних кафе, в окрестностях которых стоял стойкий неубиваемый запах мочи, бурлила и кипела, порой выплескиваясь через край, раскаленная человеческая масса. То тут, то там, на почве внезапно возникшей личной неприязни, вспыхивали, как одиночные бои, так и жесткие побоища в составе группы, победу в которых одерживали сотрудники ППС и вневедомственной охраны.
Детские площадки, к ночи освободившиеся от детей, заняли родители, взалкавшие пива после тяжелого трудового дня и теплые, спитые и спетые компании алкашей. Шебуршились по кустам и лавочкам юные пары, познававшие в это лето все прелести телесной любви.
- Пошли что ли, на памятник сходим? – напомнил Игорь. – Расшугаем.
- Надо, – кивнул Барсуков. – Погнали.
Любому интеллигентному человеку давным-давно известно, что никакого такого «подвига советского народа» никто не совершал. А войну, которую непонятно с чего вдруг назвали «Великой Отечественной», выиграли отважные уголовники из штрафбатов и несовершеннолетние диверсанты, набранные по зонам-малолеткам. Именно штрафники-уголовники такие грубые снаружи, но благородные в душе, поплевав на натруженные на лесоповале ладони, с размаху воткнули ржавый русский лом в самое нутро немецкой военной машины, раскурочив отлаженный механизм Вермахта…
Как грамотный человек, отучившись в средней общеобразовательной школе, может верить в такую хуйню, Бочкин искренне не понимал, полагая, что тех самых уголовников большинство граждан видел исключительно в телевизоре. Что представляет собой сидячая публика, он знал неплохо и был твердо уверен, что защищать Родину эти граждане начнут в последнюю очередь.
Так или иначе, а расположенный в прибрежном парке – хотя, какой там парк? Одно название! Памятник погибшим в Великой Отечественной и мемориал павшим в локальных конфликтах из места, где благодарные потомки, преклоняя колени, чтят тех, кто во имя них отдал свои жизни, стал местом, где удобно расположившись на лавочках можно попить пива, благо что порядок коммунальные службы поддерживали исправно. Милиция, как могла, гоняла от памятников резвящихся долбоебов, общественность возмущалась, ветераны негодовали, но сделать ничего не могли, поскольку сил в руках уже не было.
Хорошо одетому господину, что со своим другом и довольно симпотной, признал Игорь, кобылой, расположился на лавочке в этот раз, явно было лень далеко ходить, чтобы справить нужду. Далеко он и не пошел, пристроившись к самому углу памятника, радостно брызгая струей на металлическую доску с именами людей, однажды погибших на войне.
- Не, ну, блядь, ну нельзя же так, – тихо вздохнул Игорь, сворачивая с дорожки, чтобы его не заметили раньше времени.
Писающий человек беззащитен. Господин очень увлекся своим занятием и не заметил, как двое пэпэсников, обогнув памятник, незаметно подобрались сзади. Из блаженной эйфории его грубо выдернула рука младшего сержанта Бочкина, что, схватив за пиджак, грубо втащила за памятник и ботинок сержанта Барсукова, очень больно влетевший в солнечное сплетение.
- Ты чо, пидарас? – очень тихо спросил у скукожившегося от боли ссыкуна Игорь. – Ты чо делаешь, уебок?
- Ааа… Ыыыы, – прохрипел, пытаясь разогнуться тот.– Щас же никто не видит!
- Блядь, точно! – обрадовался Игорь и наступил ссыкуну на лицо. – Никто ж не видит, правда?
- Давай его обссым! – предложил находчивый и изобретательный Барсуков,– Никто ж не видит! Можно же!
-Уууууууу, – донесся из под ботинка сдавленный стон отрицания. – Уууууыыыыы…
- Что значит – нет? – поинтересовался у лежащего Игорь, – А чо нам, протоколы на тебя, уебка, составлять? Ползи, ссаки свои вылизывай! – распорядился он, убирая с лица зассанца ботинок.
- Нее, – с выпученными глазами проныл тот, все еще не веря в происходящее.
- Чо,блядь, не? – быстро, пока тот не успел заорать, Бочкин снова наступил на лицо и достав из кобуры протирку вставил тому в ухо. – Я тебе, пидарас, щас шомпол в ухо воткну, «не» он мне тут будет говорить, блядь!
Времена, когда мелькнувшее в новостях – «среди задержанных оказался бывший сотрудник милиции» еще удивляло, давно прошли. К тому, что стражи порядка подчас сами творят совершенно немыслимую, на первый взгляд, хуйню, граждане уже давно привыкли и ничему не удивлялись. Казалось бы…
- Серый, ты чо? – спросил у ссыкуна друг, когда тот, стоя на четвереньках, старательно вылизывал обоссанный им угол.
- Э, вы чо творите? – пытался как-то достучаться до присматривающих за другом Серегой сотрудников. – Вы чо, ебнулись? Вы чо беспредел творите?
- Пошел нахуй! – ответил Барсуков. – Щас рядом с ним встанешь!
- Вы… Чо… Блядь… - друг, на всякий случай, отскочил подальше.
Симпотная телка, стоя неподалеку, безмолвствуя в полном охуении.
Серьезных последствий Игорь с Митяем не боялись.
Во-первых, как они били ссыкуна, никто не видел, так что попробуй, докажи! Если стоять на своем, то есть реальный шанс спрыгнуть.
Во-вторых, если дело дойдет до суда, то организаций, желающих вступится за сотрудников, жестоко наказавших ссыкуна найдется вдоволь. Никак не меньше тех, что будут требовать их крови. А то и побольше.
В-третьих, никто не даст гарантии, что терпила не отхватит в ебло еще во время допроса в качестве потерпевшего – «Сотрудники милиции избили меня, когда я ссал на памятник!», благо, тут не Москва. Не оценят суровые сибиряки эдакого новомодного перфоманса.
В-четвертых, тут и уебком последним ославится недолго, если не на всю страну, то на весь город уж точно. Злых Ментов-то навряд ли посадят, а вот тебя, впоследствии много где узнавать будут, главное информацию вовремя и в нужном ключе подать.
Но была и еще одна причина, по которой Бочкин и Барсуков были безмерно уверенны в своей правоте. Как-то раз, во время совместной пьянки, когда сознание вышло за привычные рамки им открылась подлинная Мудрость, явилась Истина и сошло Просветление…
«Во имя цели светлой, ради Справедливости Высшей любое деяние совершать безнаказанно можно! Ибо когда творишь ты Добро, то обратят на тебя милость свою Дарующий Свет да Приносящий Благодать и обратит на тебя лик свой Великий Ментовский Бог, ведь трижды угодно ему Добру служение. И укрепят они руку, что ПР сжимает, ибо сказано в Писании – «Рука дающего – да не оскудеет» и сил придадут. И прокурора злого, щупальца раскинувшегося от тебя отведут и ОСБшники нечистые, что крови сотрудника невинного, как волки злые алкают, минуют тебя! Но беспредел творя, помнить ты должен – лишь тому безнаказанность дается, кто не ради выгоды личной, золота и женщин старается, а Справедливости Высшей ради. Вера твоя должна быть сильна – усомниться в деле своем лишь стоит, как затянет тебя пучина.
«Но по Пути Добра шагая, помнить должен ты, что нелегка дорога идущего, соблазнов и опасностей полна она. Опасаться гордыни идущий должен, ибо нет опасности большей, чем способным Волю Всевышнего толковать способным возомнить. Лишь стоит искушению поддаться и затянет Темная сторона, душу бессмертную безвозвратно погубит!
«Твердым на избранном Пути быть надлежит тебе и Веру иметь, ибо будь Вера твоя размером хоть с пулю автоматную, калибра 5.45, то чудеса творить мог бы ты. Тот лишь за Добро сражаться готов, дух чем тверд как сердечник стальной, бронебойный, а воля Зло сокрушить гранате ПГ7ВЛ тандемной подобна»
(Евангелие от Бочкина. Глава первая, стих четвертый)
До съема нарядов оставалось еще пару часов. Настроение, что казалось, за три дня безвозвратно испортил Мудак, заметно улучшилось. Бочкин искренне радовался жизни, полной грудью вдыхая воздух ночного города, и рвался поскорее забороть какое-нибудь Зло. Желательно, уточнил он, глядя на часы, мелкое и не очень сильное, иначе опять в отделе до утра просидишь, сочиняя, подобно рыцарю короля Артура очередную правдоподобную небылицу для прокуратуры.
- Опаньки! – остановился внезапно Митяй. – Ты смотри, кто к нам идет!
- Чо? – не понял Бочкин, – Где?
- Тихо! – шикнул Барсуков, оттягивая в тень, куда свет фонарей не доставал. – Мудак идет!
- Ага? – Игорь всмотрелся в темень. – Точняк!
Дожидаясь, пока давний враг подойдет поближе, они придумывали, как именно будут порицать мотавшего им нервы негодяя. Откровенно пиздить его посчитали излишним, полагая, что Дарующий Свет и Приносящий Благодать, навряд ли сочтут это делом правильным, сродни Крестовому походу против сил Зла. Их души, ожесточенные, отравленные черной жаждой мести, требовали иного. Покарать сего господина, что дыханием своим оскорблял этот мир, нужно было жестоко, но изящно и изощренно, чтобы понял он и осознал губительность поступков своих. Слишком грубы, примитивны и убоги пиздюли, обычные для мести…
И не зря про Веру, чудеса творить способную в Писании сказано было. И трижды угоден Дарующему Свет и Приносящему Благодать тот, кто во имя Справедливости беспредел творит и Великий Бог Ментовский лик к тому обратит свой и победу на Нечистым, во Тьме блуждающем дарует….
- Добрый вечер! – выскочил из кустов Бочкин, когда Мудак подошел поближе
- Куда, блядь? – перекрыл путь отступления Барсуков.
- Ну и как, любезный, нашли улицу Героев-Гомосеков? – ехидно поинтересовался Игорь, крутя в руках палку.
- Ну и что делать с тобой, клоун? – зевнул Митяй.
«И в нерешительности встал Бочкин и обратился он к Всевышнему, и явил Он волю свою, помутив Мудака разум и победу Добра защитникам даровал»
( Евангелие от Бочкина, глава третья, стих пятнадцатый)
С неожиданной резвостью и прытью, хотя и стоило ожидать подобного, потому как только быстрыми ногами можно было объяснить то, что данный господин еще жив и не инвалид, Мудак, как лось в период гона, ломанулся сквозь кусты на дорогу.
Истошно завизжали покрышки, раздался удар, заскрежетал раздираемый и сминаемый металл.
- Блядь.
- Ебать, – вторил Митяй.
На дороге, что скрывалась за кустами, хлопнули двери.
- Ебаный ты в рот!- донеслось до сотрудников. – Ебать! Сюда иди, пидарас ебучий!
- Сюда, нахуй! – раздался второй голос – Чо ты, блядь! Сюда я сказал, пидарас!
Осторожно, чтобы не спугнуть, Бочкин выглянул из зарослей…
«И сердце его, при виде картины открывшейся, радостью наполнилось, ибо свершилась Воля Его»
( Евангелие от Бочкина, глава третья, стих шестнадцатый)
Белый, в глухую тонированный «Чайзер», уходя от столкновения с выскочившим на дорогу пешеходом, заскочил на высокий бордюр и проломил решетку ограждения, свернув себе рычаг, порвав крыло и разнеся в хлам бампер.
«Это если еще тягу не уебал, фара под замену, диск с резиной пизда» - мелькнуло в голов в Игоря.
Хозяин «Чайзера» в этот момент был очень занят – изловив со своими друзьями, что были с ним в машине, Мудака и, не будучи ограничены законом, увлеченно пинали его ногами, совершенно не стесняясь и нисколько не ограничивая себя в желаниях.
- Брат, это просто прекрасно! – сияя глазами, сказал Барсукову Игорь.– Могли ли мы помыслить о таком?
- Охуеть! – согласился с ним чуждый красноречию Митяй. – Мешать не будем?
- Не, надо вмешаться! – не согласился Бочкин, чью лысую голову посетила дельная, почти гениальная мысль.
Крепкий, спортивного телосложения, водитель «Чайзера», что вместе с пассажирами своего автомобиля, настойчиво предлагал Мудаку для компенсации причиненного его действиями материального ущерба, недорого продать жилплощадь или, например, почку, появлению наряда милиции не обрадовались и наотрез отказывались отдавать негодного господина.
- Не а чо мне с тачкой делать? Нихуя, у этого пидараса страховки-то нихуя нет! Блядь, старшой, да тут капот стоит, как твоя зарплата!…
«И явился он пред гопниками злыми и сказал он им – «Не злодеями вас назову я, но терпилами невинными, от безумца злого брань и обиду претерпевающие. По силам оградить мне стадо человечье от волка, до плоти и крови охочего, но свидетелями будьте, и других в свидетели призовите»
( Евангелие от Бочкина, глава третья, стих семнадцатый)
- Заколючинск – сто двадцать девять! – запросил по рации Игорь. – Заколючинск, сто двадцать девятому ответь.
- На связи, Заколючинск, говори! – отозвался дежурный.
- Тут граждане обратились, человек выскочил на проезжую часть, бросился под колеса. Хозяин пытался не совершить наезд, вылетел с проезжей части на бордюр, – мстительно улыбаясь, докладывал дежурному Бочкин, с умилением глядя на раскоряченного, лежащего в наручниках лицом вниз, Мудака. - Бросился с битой на водителя, ведет себя неадекватно, применили физическую силу и наручники! – обрисовал ситуацию Игорь. – Свидетели установлены, щас кого успеем – опросим.
- Понятно, значит ожидай инспектора по разбору, щас, погоди. Отважный, слышал?
- Слышал! Пять четыре – на место проследуй, разберись, – откликнулся дежурный по ГАИ.
- Принял!
- Все, значит, сто двадцать девятый – от вас рапорт, свидетелей установить. Щас машину дам, проедете к наркологу, этого гражданина на освидетельствование, пусть врач осмотрит.
«И явилась воля Его во всей мощи божественной и заточен был Нечистый на два дня и две ночи. На третий же день явился Лекарь Душ человеческих и молвил он слова такие – «Не безумство вижу я в человеке этом, но помыслы нечистые и умысел злой! Пусть же судит его Суд не Небесный, но мирской и пусть за поступки свои убыток понесет он! Пусть же пять тысяч монет отдаст за бампер новый он, да пусть фару он купит, да диск новый, ибо сказано в Писании – « Коль не безумен ты, то что в негодность из-за тебя пришло – возместить ты должен!». Да пусть пойдет этот человек, да взявши метлу в руки, изгонит он грязь физическую на улицах городских, через что сам он скверны духовной избавится!»
(Евангелие от Бочкина, глава пятнадцатая, стих седьмой)