Что Литвин видел, и какую смерть командиру самому наваждение посулило, Мирослав спрашивать не хотел. Да и сам Збых не торопился приставать с россказнями, мол, отрубили тебе башку, да прямо в горло и наплевали. В свою очередь и капитан молчал. Кому оно надо, о смерти своей знать раньше, чем последние времена настали? Да и не обязательно совпасть должно. Пригрезилось. Жара, смрад, вот и привиделось, черт знает что. Но, как рассказывал капитан Войцех, пустыня иной раз иногда целые города уставшим путникам начаровывает для пущего смущения.
Положенный для должности список книг был изучен давным-давно. Ничего похожего на пережитый морок там не упоминалось. Конечно, кто-то людей побывал в той смутной зелени призрачного пруда, но не удосужился рассказать другим в назидание. Или так и не вынырнул, померев с испуга. Поэтому, записать надо бы, пригодится на будущее. Жаль, змеиную голову не довести до надлежащего подвала. Хранитель бы порадовался такому подарку. Или стать где на пару дней, выварить или засолить?...
Капитан покачивался в седле, чиркал итальянским карандашиком с грифелем из жженой кости. И плевать, что, скорее всего, доклад осядет на полках пыльного архива, и вряд ли кем-то будет прочтен. Порядок есть порядок. Хотя бы для себя. К тому же, Орден меняется. Возможно, в лучшую сторону. А может, и нет….
Мирослав, поставив последнюю точку, уложил свернутый листок в футляр, нахлобучил крышку. Покосился на Литвина. Тот молчал, глядя в одну точку. Только бегали желваки, как бы зубы не покрошил. Хороший парень, повезло с ним. Под грязью наносов мелькнул неяркий блеск. Конечно, еще проверить надо, сталь, золото или пирит-обманка. Успеется еще, коварные украйны такую возможность еще не раз предоставят.
«Нам не нужны проповеди, нам нужны длинные колбасы». Так он, кажется, ответил тому кардиналу с глазами хитрого, но смертельно испуганного лиса. А тот, проявив недурственное знание поговорок, что бытовали среди наемников, дополнил,: если нет колбас, сойдут и дукаты полновесной довоенное чеканки, а убогой справедливости место на паперти. Хромая добродетель может рядом гроши выпрашивать. Не так ли, господин капитан?
Помнится, Мирослав тогда с трудом сдержался, чтобы не наговорить сидящему напротив итальянцу, что он про все это думает. И про капитанство, и про будущую работу. Зубами скрежетал, конечно, но без ругани. Духовное лицо, все же. Может и не подставлять смиренно щеку, а вызвать гвардейцев. Если новоиспеченный капитан не перестанет выкобениваться, и не выслушает о сути дела.
Важное дело, раз сам Папа метал в пурпуроносцев тяжелые парчовые подушки, когда узнал об ограбленном обозе.
Насчет Папы и подушек, кардинал мог и приврать для серьезности, итальяшки, они такие. Золота, правда, на расходы вручил не много, всё больше серебром. Зато обещал не требовать отчета о тратах ни перед Орденом, ни перед Приором.
Так, а что это такое у нас?..
Узкая дорога поднялась на макушку пологого, заросшего выгоревшей травой, кургана и впереди, шагах в семиста, командир увидел конный отряд, тот двигался как раз навстречу банде Охотников. Запорожцы или поляки? Мирослав лапнул чехольчик с подзорной трубой, но передумал. Одни от других внешне особо не отличаются, но что не крылачи-гусары, и так видно. Ближе подойдут, там и посмотрим, и поговорим. Может, башку змеиную сторгуем, остоебенила она уже вонью своей. А, один хрен не купит никто такую вонищу?
Командовать, чтобы оружие готовили, не пришлось. Парни не один год с копья жрали, отлично знали, что сулят неожиданные встречи. А Магнусс даже торопливо просвирку заглотил, и булькал флягой, запивая ссохшийся кусочек «Христова тела». Надо же, и он в passauische толк знает. Неожиданно. Экое полезное знание скрыть хотел!
Мирослав хмыкнул, вспомнив слова Омельяна о коварных песиглавцах, и сам, на всякий случай поменял местами нагрудные кресты, выставив вперед «оборотня», перевернув его внутренней стороной наружу. Проверять тут нечего, но не помешает.
Навстречу ехали не песиглавцы, и не вовкулаки, каким-то чудом оседлавшие коней. Самые что ни на есть обыкновенные запороги-казаки.
Дюжина и трое, с заводными лошадьми. Ну что, сойдемся, поговорим. Мы для них ляхи, но войны нет, да и завсегда можно прикинуться, что к Хмелю едем, в войско. Под Дюнкеркой, мол, хлопцы задержались, по тамошней моде приоделись…
Что разговора не получится, Мирослав понял сразу. По изготовленным, лежащим поперек седел ружьям, по голодному блеску глаз, сверкающих из-под мохнатых шапок. И по наглой морде старшого, что смотрел на банду так, будто уже лежали наемники дорезанные где-то в канаве, и до исподнего обобранные. Дед Омельян, дурень, песиглавцев опасался. Тут и без них пакостников на шляхах предостаточно. И эти орехами кормить не будут, сразу зарезать возжелают.
Съехавшиеся молча смотрели друг на друга. Оценивали, прикидывали. Размышляли о том, что пятеро против пятнадцати – ну никак! Или очень даже как. Смотря с какой стороны считать
- Мы их точно будем убивать?– спросил лейтенант на-итальянском. Получив в ответ молчаливый кивок, воинственно встопорщил бородку.
- А шо это вы этак лаетесь, басурмане, что ли?! – спросил старший из запорожцев, худющий одноглазый казак, все лицо которого пересекал старый дурно залеченный шрам.
- Ага, - кивнул Мирослав, - самые что ни на есть агарянские басурмане.
И выпалил из «утиной лапы», что скрывалась от чужих взоров за конской шеей. Голова кривого злодея взорвалась, будто кавун переспелый – всего одна пуля мимо прошла. Тело даже еще и заваливаться не начало, как по запорогам хлестнуло безжалостным свинцом…
...Залп из мушкетонов выбил картечью троих казаков, переранив почти всех остальных. Не ожидавшие такой коварности будущих жертв, запорожцы и выпалить в ответ толком не успели, как в них ударил второй залп. А потом еще, и еще…
Залегшие в густой траве по обочинам наемники, били так часто, словно целая рота испанцев сидела, а не шестеро. Им-то, самым метким стрелкам, большую часть огнестрельного оружия вручили, чтобы не теряли время на перезарядку.
Не прошло и полминуты, как стрелять оказалось не в кого.
На дороге, затянутой пороховым дымом, лежали вповалку убитые и раненые.
И как обычно бывает после сшибки с конницей – жалобно стонали, почти плакали лошади. Лейтенант, что так и просидел неподвижно в седле, поднял пистолет, тщательно прицелился, выстрелил. Конь, что тяжело хромал в сторону от побоища, волоча за собой тело хозяина, застрявшее ногой в стремени, упал, подломив под себя тонкие ноги.
- Он бы только мучался, - сказал Угальде, - пулей разворотило брюхо.
Капитан молча пожал плечами. Испанца он отлично понимал. Лошади-то не виноваты, что их хозяева решили вспахать на волках. Вроде бы так говорил про польскую наглость старый чумак? И чего он сегодня так часто лезет в голову?
Раненых пошли добивать и трофеи считать, только когда все оружие тщательно перезарядили. Оно в степи всякое бывает. Стрельба далеко слышна, может, кто и наведаться. Лучше пулю в ствол вложить, запыжевать, и потом уже вытаскивать кинжал из ножен. Впрочем, раненных почти не и было, убитых оказалось куда больше. Что не удивительно - считай, в упор били. Что для пули десять шагов, если не жалея пороху и не боясь отдачи, засыпать полную мерку? Ну и неожиданность и выучка сделали свое дело. Все же неправ был капитан, обзывая в сердцах своих бойцов неумехами. Это против непривычного врага, они могли дать слабину. А вот с привычным, когда из плоти и крови, и не сожрать хочет, а добродетельно застрелить или зарубить, то совсем иное дело… Против человека и рука не дрожит, и штаны не мокреют. Как пальнешь в башку, только шапка с грязным и драным шлыком в сторону полетит! Быстро и ловко управились, не отнять!
— Коня, коня держи! – засуетился хозяйственный Юзек, растопыривая руки и осторожно подступая к вороному казачьему жеребцу – тот зло фыркал, но отходить от трупов на дороге не спешил. Кашуб попытался ухватить повод, волочащийся по окропленной кровью пыли, едва не схлопотал копытом.
— Вот дьволов сын, горяч как нидерландская вдова! Не упустите красавца, парни!
Упустить вороного скакуна действительно было бы жаль. Запасные лошади отряду всегда пригодятся. А уж такого холеного черного чертяку всегда можно выменять на двух спокойных меринков. Да и продать при случае всегда можно. Кардинал мешок увесистый дал, но и у колодца дно есть. Мирослав тронул своего коня, отрезая вороному путь к бегству. Тот звонко заржал, попятился…
— Куда?! – Юзек изловчился и подхватил повод.
— Та не спеши, — хрипло сказали у него за спиной. – То мой коник.
Капитан вздрогнул. С дорожной пыли поднимался безголовый покойник — верха башки не имелось, длинные усы слиплись, висели сосульками черного льда, струилась кровь, заливая единственный глаз. Лопнувшая под пулей черепная коробка кожаными и костяными лепестками обвисла на ворот жупана, белел в жутком цветке открытый влажный мозг.
Да нет же, не мертвый он! Дурная пуля голову расколола, да сознание вышибла. Бывают такие случаи малоприятные - горшок лопнул, а жив еще человек, мыслями жадными вскипает.
— Ох, скорые вы хлопцы, — молвил раненый разбойник, пытаясь пристроить на место один из осколков черепа — из-под ладони вяло брызнула кровь, покатились густые капли. – Э, бывало, и я не медлил…
Остолбеневшие наемники не успели понять как скоро покинула ножны кривая сабля запорожца — лишь блеснул клинок – куда быстрее молнии, да позже донесся шорох-свист… Еще стоял так и не успевший осознать Юзек, лишь начала сползать к плечу его начисто отсеченная голова…
Капитан выстрелил в поворачивающегося на него недобитка. Тот дернулся, отпустил свой несчастный череп, оторвалась, шмякнулась в пыль костяшка с кровавой кашицей внутри…
Стреляла вся банда – пули рвали тело запорожца, однако ноги одноглазого разбойника в мягкую пыль шляха словно вросли – стоял крепко. Наконец, выпустила мертвая рука саблю, повалилось тело, в котором уж мало что от человека можно было угадать.
Эх, не подумал капитан, не вытребовал в Риме пушку. Тут бы ядром - самое то...
Кроме Юзека Кашуба, которому казак отрубил его моряцкую голову саблей, на тот свет отправился еще и Густав, поймавший вражескую пулю сердцем. Еще трое щеголяли свежими повязками, но раны были не тяжелые, больше по касательной прилетало. Ну и Збых, выкарабкиваясь на дорогу, умудрился подвернуть ногу.
Кое-кто даже ляпнул, что хитрый Литвин подскользнулся нарочно. Чтобы не возиться с трупами, собирая все ценное с теплых еще тел. До исподнего, конечно, не раздевали, куда его денешь? А вот перстни с деньгами, да оружие из того, что поцелее, да поновее, хозяев поменяло. Ни к чему мертвецу хороший пистолет, с собой-то его не заберешь на тот свет…
А проклятого жеребца так и не поймали. Удрал, адский скот. Надо было бы тоже пристрелить, да где там -- умен вороной, не подставился.
Переправа, не та, о которой говорил чумак, а другая, на четыре версты выше по течению, открылась перед глазами на следующий день, уже в потемках. Через широкую речную гладь медленно тащились прямоугольники паромов. Пока одолели длинный спуск, солнце скрылось за горизонтом, и у реки банда оказалась уже в темноте.
На берегу раскинулся настоящий лагерь из ждущих перевоза. Горели костры, лаяли собаки, мычали волы, пели бабы, слышались пьяные крики, кому-то били морду, а кого-то, судя по хриплому бульку, оборвавшему визг – прирезали. Жизнь кипела.