Гарайд поежился, представив купание в морской воде. Оно, так-то и неплохо окунуться. Но не когда ближайшая земля в полумиле под ногами. А о суше и говорить не приходится. Миль пятьдесят, не меньше. Хотя, если придерживаться учения древних иберийских умников и пытаться найти что-то хорошее в любом куске грязи, то в случае бури можно даже обрадоваться. С палубы смоет всю кровь. И поредевшей команде не придется после выгрузки драить доски швабрами.
Крови было много. И еще добавится. Шлюп, на котором им удалось вырваться из Кадеса, был переполнен. При положенной полусотне пассажиров, на судно загрузилось человек двести. Две трети – раненные. Да что там говорить! Из его Псов, только он, сержант Велга да Гаспар вышли из драки целыми. Юхану отрубили три пальца на ноге – еле допрыгал. А вот Росбах остался где-то на пирсе со стрелой в брюхе, ну а Мареку снесли голову здоровенной секирой…
Поручик оглянулся. Все заняты своими делами. Граф Анжуанский горюет над составлением отчета в Военное Ведомство, пытаясь уместить в скупых строках все случившееся. На палубе тоже нет праздно шатающихся. Кто меняет перевязку, кто шепчет отходную молитву над умирающим другом. И никто не таращиться по сторонам. Рышард вытащил нож и отрезал щепку, болтающуюся на волоконцах – видать, картечиной оторвало. Щепка пошла за пазуху, где тут же потеплело. Фьюри стойко переносила тяготы и лишения службы, но кушать хотела хотя бы раз в сутки. Бобровая саламандра всё же не рекрут, а мыслящее существо, практически, можно сказать – человек.
Из глубин корабля, хлопнув жалкими остатками люка, на палубу поднялся смутно знакомый Рышарду человек в камзоле ракусской морской пехоты, подошел к краю, навалился животом на изрубленный леер, уставился вдаль.
Широкоплечий, лет тридцати. Светловолосый и светлобородый, что твой гибелинг, а не природный ракушанин, коим безусловно является. Ибо лишь уроженец Ракуссии может отправлять на смерть других уроженцев тех прекрасных краев. Прекрасность, конечно, у Ракуссии относительна. Жарко, пыльно, каменисто. И женщины потные и волосатые. Но про это лучше вслух не говорить.
Впрочем, странности пехотинца на цвете волос не заканчивались. Еще у него не было левой руки.
Почувствовав чужой взгляд, ракушанин оторвался от созерцания горизонта, за которым давно уже пропали дымы догорающего Кадеса.
- Знатная была драка у Липанто, - кивнул он на пустой рукав, завязанный хитрым узлом, - мы тогда абордировали галеру ихнего капудан-паши. Из куршейных орудий весь залп в борт, с размаху носом под ватерлинию, и громогласной толпою вперед. И хлоп, смотрю, левая моя лежит себе отдельно от меня. А пальцы на пистоле, что интересно, так и не разжались…
Гарайд протянул руку:
- Рышард Гарайд. Поручик особого отряда при дипломатическом Корпусе.
- Мигель ди Серва. Лейтенант отдельной роты морской пехоты при дипломатическом Корпусе. Тоже империи, но объединенной[1]. А что до особости вашего отряда, так это я заметил. Если бы не ваши орлы. Или Псы? – улыбнувшись, уточнил Мигель.
- Какая разница, если между нами? – улыбнулся в ответ Гарайд.
- И не поспоришь! - расцвел ди Серва. – Ведь глядя на ваших бойцов, что расправлялись с безумным стадом подобно древним иберийским богам, как-то не думается о том, к какому из ведомств принадлежат столь прекрасные воины.
- Древние иберийские боги? – скептически хмыкнул Рышард, представив себя в драном хитоне, но с парою пистолей. И с обязательным кинжалом-ардити[2] в зубах
Лейтенант тут же смутился.
- Прошу простить меня, любезный мой друг, если вы, конечно, не против такого поименования.
- Сочту за честь, - церемонно наклонил голову Гарайд. Сухопутно-морской гидальго[3] ему понравился сразу же. Да и, как подсказала услужливая память, подкинувшая воспоминания о недавнем бое, однорукий пехотинец своей саблей владел отменно, на зависть многим. А что до некоторых странностей, так ди Серва определенно имел на это право. С отрубленной рукой и не так можно чудить…
- Что же до некоторой цветастости моих речей, любезный мой друг, - вернулся к теме Мигель, - сие является плодом неустанных корпений над бумагою. – Ди Серва махнул в воздухе ладонью, будто написал невидимым пером несколько слов, - ввожу, понимаете ли, в разорение родное министерство. Который год работаю над романом. Кто ознакамливался с черновиками, пребывает в восторге. Надеюсь – искреннем. Хотя, признаюсь, я не особо верю отзывам. Ведь могут же и обманывать, желая не обидеть калеку
- Человек с вашим опытом, просто обязан разбираться в жизни, и, соответственно, ее описывать. Роман – это хорошо. Он, как и всякая бумага оставляет след, что тянется из настоящего в будущее, становясь по дороге прошлым.
- Да вы поэт! – восторженно заявил Мигель ди Серва, мигом растерявший уныние. И, судя по легкому румянцу, вспыхнувшему на бледных щеках морского пехотинца, лесть так же достигла цели.
Лейтенант заговорщески оглянулся, кашлянул в кулак:
- Кстати, поручик, а как вы отнесетесь к предложению спуститься вниз, и отведать пару стаканчиков отличного вина? Мои обормоты под шумок спасли из разгромленного чернью посольства пару ящиков «Трех валахов».
От такого предложения поручик не сумел бы отказаться даже при угрозе немедленной смерти после распития. «Три валаха», вино из далекой Пацинакии, ютящейся у границы Дикого Поля и Росского моря, получившее имя в честь трех топориков-валашек, нарисованных на этикетке, не были отличным вином. Они были вином восхитительным. Великолепным и почти божественным!
По крайней мере, так говорили немногие счастливцы из окружения поручика, которым довелось опробовать сей нектар.
Гарайд нашел взглядом сержанта Велгу. Тот кивнул, мол, все в порядке, а если что, три зеленых выстрела в палубу. Как обычно.
- Осмелюсь спросить, а про что роман, лейтенант?
- Про рыцаря, что родился в то время, когда рыцари уже не нужны миру.
- Подозреваю, книга выйдет печальной.
- А как может написать калека?...
[1] Полное название Ракуссии – Объединенная Империя Ракуссии, Иберии и Этруссии.
[2] Табельный кинжал морской пехоты Ракуссии.
[3] Служивый дворянин в Ракуссии. Чаще всего, небогатый.