Прошлым вечером, Солнце, уходя за виднокрай, окрасило небо в багровый цвет. Оно будто знало, что случится сегодня на широком поле в пяти лигах от Орши. Впрочем, на то оно и Солнце, чтобы быть выше всех, все видеть и все знать. И молчать, наблюдая, как многие тысячи людей сходятся лицом к лицу с единственной мыслью «убить»!
Хорошая мысль, дельная. Для ворон она хороша, что любят клевать человечьи глаза, для волков да лис – еда сама себя добыла и лежит, не дергается. Но плоха для людей уставившихся в небо тусклыми невидящими глазами, да для жалобно стонущих лошадей, которых и добить-то некому… Только судьба не спрашивает, что хорошо, что плохо. Берет и ставит в строй каждого. И над одним кумом ветер рвет черный стяг с золотым волком, а над другим – такой же, но красно-белый. Цвета крови и снега. До снега далеко. Но крови будет с избытком. Хватит искупаться и мятежному полковнику Косачу, и Владзиславу Молодому, и всем, пришедшим с ними. Места в купели той достаточно.
А пришли многие. Гвардейцы Полковника, уцелевшие в жарких схватках, Безликие без счету. Сколько народу рожи свои за глухими масками скрыли, один лишь Бортнич знал, но он не из болтливых. Еще Волки Золотые. Стоят, скалятся. За каждого смело можно две дюжины прочих давать… Но мало их, ох, мало!
Точно сказать, столько у него воинов, Косач не мог бы и на суде Небес. Два пришло – один ушел, три ушло – пять пришло… Кто уследит? Ночь перед большой битвой длинная. Много мыслей в голову прийти успевает. И уйти, но не потому, что не застали никого дома, а уступая место новым гостям-мыслям. О победе да злате, само собой. Но и об остром копье, что с легкостью пробьет драный кунтуш, и насквозь пронзит тело, мерзостно скрежетнув по костяку. А от такой мысли становиться тяжко. И уходить она не хочет, как не выпроваживай. Потому и поредело войско. С другой же стороны – лучше до схватки, чем во время!
Схватка обещала жаркой быть! Владзислав не зря голубей рассылал, не зря гонцов на все восемь сторон гнал, наказывая не жалеть ни себя, ни коней.
Большое войско привел. Всех собрал, кто присягу давал. Даже Стражи Порубежной два резервных полка, и тех снял! А чтобы мало не показалось, еще и из Орши вывел в поле всю Внутреннюю Стражу. Оттого и полыхал в городе бунт, пока не задавили его подоспевшие свеоны, сделавшие за Молодого всю грязную работу…
…Подходящий холм, способный вместить королевскую свиту нашелся аж в полулиге от передовых хоругвей. Но на вершину поднялись очень немногие. Сам король, канцлер, пара порученцев. Все маршалы были среди своих отрядов. Владзислав задолго до сражения заявил, что не намерен увенчивать себя славой победителя мятежа, а потому будет лишь сторонним наблюдателем
На помощь пришла зрительная труба альвской работы. И до рядов мятежников, казалось, стало возможным дотянуться рукой.
Король наблюдал, как выстраиваются друг напротив друга армии. Полковник привел много воинов. Очень много. Если прикинуть на глаз, как бы не двадцать тысяч. А скольких еще таят окрестные леса и овраги? И кто бы мог подумать, что столько возни будет с горсткой стариков и оружными хлопами?
- Безликими, мой король. Они зовут себя именно так, - шепотом подсказал из-за спины умница Выльчевский, - последнее, Вы, мой король произнесли вслух! – поспешил уточнить канцлер, заметив, как дернулось веко короля.
- Были Безликими, станут безголовыми… - опустил зрительную трубу Владзислав.
- Все в руках Айона, или, как любят говорить степняки, «под ножом бессердечных Момр»…
- Имечко-то каково! – нервно хохотнул король – Что там, кстати, с их нападениями на «быстрые отряды»? Помогли им их Момры?
Канцлер пожал плечами:
- Уже давно побеждает не тот, кто кричит громко, а тот, кто быстро заряжает и метко стреляет.
- Проклятые Гости… - прошептал Владзислав и снова начал обшаривать холодным взглядом стеклянного зрачка поле битвы, где неровные квадраты войск уже начали приходить в движение…
- Мы и без них прекрасно справлялись с умерщвлением друг друга. А Гости… Гости такие же люди как и мы, мой король.
Над далеким полем вспухли первые облачка дыма. Ветер принес грохот пальбы. Началось.
- Все-то вы знаете, Ян! - не счел нужным скрывать нагрянувшее раздражение Владзислав, протирая заслезившиеся вдруг глаза. - Может, вы еще скажите, чем сегодня закончится?
Ирония в глазах короля нисколько не смутила.
- Конечно, мой король, я знаю и это. Иначе моя срака не продавливала бы канцлерский стул, - неожиданно грубо ответил Выльчевский, - Мы победим.
- Даже так?
- А нам больше ничего не остается, - развел руками канцлер, - Вы же помазанник Божий, и на вас благословление Айона. И Вы, как и я, совсем не горите желанием болтаться в петле, пугая ворон обосранными штанами. Кстати, мой король, я бы рекомендовал уйти несколько дальше от сражения. Истории ведомы случаи, когда смертники умудрялись пройти охрану до конца.
- Не для того я отдал на разграбление Вранову Башту! – огрызнулся Владзислав, - чтобы сегодня сидеть в кустах. Нет уж, мой верный Ян, мы тут до конца. Пока Айон или Тенгри не решит, кому настало время жить, а кому - умирать.
Орсания
Взревели тугой кожей тулумбасы, зазвенели литавры, взвились трели флейт и сурм. Кто шагнул первым – неизвестно. Не до того было. Но качнулись оба строя и зашагали друга на друга. Тут же, будто боясь опоздать, зарявкали инроги . Ловкие мастера инрожьего боя посылали гренады во вражеский строй поверх строя своего. Привычные же не ко всему, но ко многому, люди шли, не замечая. Вот кони, те волновались, чуяли скорую смерть. Твари божьи, они зачастую людей умнее.
Пехота мятежников шла плохо. Строй колыхался, многие выбивались, шаг теряли. Ну а когда между армиями осталось сотня шагов с мелочью, то мятежники вдруг бросились вперед, воющей толпой...
Полковник Косач умел считать. И думать он тоже умел. Оттого и знал, по правилам драться – проще сразу пистоль в рот, да на курок, чтобы холм мозгами забрызгало. Не дурак ведь, понимал, что вчерашние и позавчерашние крестьяне не сумеют на равных противостоять стрелкам Владзислав Ну не может Безликий, как бы его не корежила ненависть к выродку, стрелять чаще раза в минуту. Запасы бы пообильнее… Ведь, когда на расход оглядываться не надо, можно и за месяц стрелка так наловчить, что единолично десяток заменит. Только вот когда на всю учебу три заряда, как не учи – не научишь.
Потому, даже если равными силами сходиться, перестреляют полковниковы войска, потеряв в разы меньше. У Владзислава-то, новичков нет, все опытные, по десятку пудов пороху сжёгшие.
Да к тому, еще одна беда. Одна большая, прочие поменьше. Воинов у Косача меньше на четверть. Но про то, знать тоже не стоит. Безликие думают - Волков много, Волки – что Безликих много. И все степняков ждут, Полковником обещанных. Только степняки юшкой умылись, по рожам размазали, и со свеонами хлестаться больше не хотят. Про Ливонию же, Косачу лучше и вовсе не напоминать – за карабелю пан полковник хватается. Предал Казимеж, ох, предал! А может, правду раньше узнал? Может и так…
Что битва победой кончится – тому полковник не верил. Разве что Айон чудо свершит, иначе - никак.. . Разобьются Безликие о строй пехотный, изорвут кунтуши о пики… Единая надежда, что удастся строй проломить, да за горло ухватить. У Карела воины правильной войне обучены, а хлопы, крови понюхав, в подлинных вовкулак перекидываются. Вот только им достаточно разок в морду получить, на кишках сотоварищей поскользнуться, и пропадет запал с куражом. И режь ты его хоть чем.
Да и самопалов на все пешее войско – две тысячи. Вот пистолей – много. И сабель с пиками еще больше. А еще, вилы есть да топоры. Для тесноты – самое то!
У Владзиславских железа на поясах тоже в достатке, и махать им выучены изрядно. Но про то лучше вслух не говорить. Кому надо и так знает, а кто не знает, тому лучше не знать. А то, прям из шеренги сбежит, не побоясь капраловой пули в затылок. Она хоть сразу…
Да, стрелки у Молодого вперемешку с пикинерами стоят. Но те против конницы хороши, да против такого же строя. А если враг не грудь подставлять будет, а нырнет под пики, змеею проползет, да в печенку кинжал вонзит, тут-то и конец настанет. Не зря говорят люди, что мол, кто пикинера зарезал, тот будто ребенка изобидел. Одно плохо, мастаков таких, что под пикой проскользнет, и до врага доберется – горсточка. Прочие на пиках и останутся. Но и про то умолчал полковник, когда план будущий расписывал. Кто понял из офицеров – виду не подал. Один Бортнич зубами скрипнул, но во тьме ночной в шатер не пришел с руганью матерной. Видать, сообразил, что иначе – совсем край. А так – есть шанс удачу поймать, да под хвост ей кочергу каленую запихать…
Потому, делать так приказал: идти до последнего рубежа, а потом бежать. Добежав – убивать. Про рубеж никто не переспросил, да то и понятно. Это бойцы рядовые – неграмотные. А командиры все Статуты Строевождения назубок помнят, хоть с бабы за ногу стащи – расскажут. Оно ведь как, пуля из самопала на двухстах шагах убить не убьет, но оглушит, будто молотом. На ста с полтиною – убить может, но чаще ранит смертию поздней. Бой переживешь, так после помрешь. Вот на ста – там что ни пуля, то свежий покойник. Сразу мрут в кого попало.
Взрыкивали над головами гарматы. Их бы не три десятка, а две сотни! Чтобы проломить гренадами строй, засыпать осколками… Радуйся, полковник, что хоть столько есть! И дважды радуйся, что вражеские далеко стоят, не каждым ядром попадают! Трусоват у Владзислава гармат-маршал! Не желает на батарее банником отмахиваться!
Сходятся противники, сходятся. И ждут. Одни, что вторые побегут, боя не дав. Вторые же - пока пора не придет. Коронные палить начнут с полутора сотен. Чтобы и заряды не жечь бестолку, и не устать быстро. Можно по три пули в минуту выстреливать. Но недолго. Полторы же сотни шагов сделать, если бежишь, а не шествуешь - полминуты, не более. Первый залп весь в цель пойдет. Второй - как повезет. А третьего и вовсе не будет. Потому как пойдет драка рукопашная, тесная. Ножами друг дружку рвать будут, зубами грызть…
Все малые и большие командиры план сегодняшней битвы хорошо выучили. Кто, когда, куда. А потому, команды никто не дожидался. Зачем? Добежать главное. А там строй сам дрогнет, да посыпется…
Грохнул протяжно залп. То ли опоздали, то ли специально выждали. Чтобы наверняка. Ахнули сраженные. Кто хоть звук вымолвить мог. Оно ведь, если в голову попадет – так голова будто арбуз колется. В руку – рука плетью повисает. И дух вышибает – только в путь.
Прочие же, даже взгляда последнего на погибших да пораненных не бросив, побежали быстрее. Навстречу им, грохнул второй. Но пожиже, послабше… Не сумел на спину опрокинуть, на сраку посадить! Безликие добежали. И врезались. Частью пики, навстречу протянутые, украсив, частью на землю упав, от боли скуля, раны зажимая. Прочие же, чудом неведомым, до глоток первой линии добрались. И кадык ей рванули. С хрустом, с визгом. Только за первой линией, еще десяток стоит. И спину показывать не желает…
И взлетел над полем рык общий. В коем человечьего малой толики не было. Лишь звериное. Так зверь дикий рычит, до мяса свежего добравшись, до крови горячей. Кровь и брызнула. А после потоком хлынула. Добрые всходы на поле весной будут, щедро удобренные…