Орша горела. В небо тянулись струи дыма, пожарища бросали в облака пригоршни искр. Свеонские «быстрые отряды» вошедшие в столицу, лишних церемоний не разводили. Король из города сбежал? Сбежал! Значит, недоволен всем городом. И долг верных союзников примерно покарать ослушников! Плевать, что многие горожане потеряли родных в схватках с мятежниками. Те из Орши почему не выбиты? Плохо старались! Или же, вообще в сговоре! И горе случайному прохожему, попавшему на глаза свеонскому драгуну? Свистнет сабля или грохнет пистолет, и все. Доказывай на небесах Айону, что ничего худого не замыслил. И пусть Милосерднейший скорбно качает бородой, и силится выдавить слова утешения, ненужные свежему трупу, сползающему по окровавленной стене.
Весть о смерти Жигимонта подкосила ряды «войска стариков» сильнее, чем известие о бегстве молодого короля. Сбежал и сбежал. Пардуса ему вслед не пустишь, так что пусть бежит по подземным коридорам. Может, в темноте башку свою, ворованным венцом увенчанную, о кирпич свода расшибет…
Кольцо, замкнутое мятежниками вокруг Врановой башты рассыпалось после первого же удара. Впрочем, никто не считал главаря глупцом. А лишь глупец будет до последнего оборонять замок, когда нет в том ни малейшего смыслу. Вот если бы вышел Жигимонт на балкон, поднял бы руку, да гаркнул на весь мир, что хватит, ша! И стало бы «Ша!». Но перепуганный до мокрых портков вельможа трясущимися руками вскрыл потайную дверь и вывалил под ноги мятежному ротмистру кучу бумаг. И каждая говорила, нет, кричала, что Жигимонт умер. И Владзислав Молодой занимает престол Орсании по праву наследования, пусть и замаранному отцеубийством. Оборона потеряла смысл. И ветераны рассыпались по городу, благо знали его не в пример лучше свеонов. Главной задачей было затаиться, укрыться до поры, дождаться того дня, а он наступит вот-вот, когда отряды полковника Косача под стягом с волчьей головой, придут на выручку.
К огороженному рогатками кварталу, что начинался на углу Черной и Кошачьей, подлетел десяток всадников. Восемь свеонских драгун и два оршанина. Остановились, как по команде спешились. Два драгуна тут же ухватили лошадей под уздцы и отвели в сторону, куда не доносило едкий дым горящих домов. К новоприбывшим подбежал капрал Внутренней стражи, на ходу пытаясь застегнуть обсыпанный сажей кунтуш с оторванным рукавом. Узнал того, к кому всего пару дней назад приходил в неприметный дом на Мариампольской…
- Пан Гостомский…
- Друже Иероним сегодня будет уместнее, - оборвал кастелян, - Мы, с одной стороны, при исполнении служебных обязанностей, а с другой, - он кивнул в сторону двух убитых, лежащих на мостовой. Оба мертвеца были одеты в форменные, серо-черные кунтуши Внутренней Стражи.
- А с другой, - повторил Гостомский, - все под смертью ходим.
- Истинно говоришь, друже! – выдохнул запыхавшийся капрал, покосился в сторону молчаливых драгун, с самопалами наизготовку. – Дозволь доложить? – и не дождавшись и кивка, продолжил: - с десяток мятежников воон в том доме засели, - стражник ткнул куда-то за спину, - с красной крышей который.
Иероним перевел взгляд на квартал. Дым не только скрадывал очертания построек, но и прихотливо играл с цветом, оставив лишь серые тона. Будто нерадивый маляр, смешавший краски без меры…
- И там сидят до сих пор? – буркнул второй оршанин, что был поперек себя шире. Громоздкости ему добавляла кираса, облегавшая плотное тело будто скорлупа жука-скарабея.
- А ты попробуй сунься, потрох, а потом пасть вонючую раскрывай! – огрызнулся капрал.
Драгуны заинтересованно поглядывали в сторону оршан…
- Хаарош оба! – рявкнул Гостомский. – как бабы раскряхтелись. Давай, пан Матиуш, докладывай, что да как, сколько их, чем вооружены, да ты сколько хлопцев привел? А пан Бык пельку затулыть[1], и будет слушать!
- Гере Карлсон, - обратился кастелян к одному из свеонов, очевидно, старшему: - окажите любезность, бо есть у меня мысль, что без вас ну ни как!
Свеон кивнул, и подошел вплотную. Не удержавшись от шпильки:
- Вот как бунтовать, то оршане справляются сами, а когда настает место чинить – зовут нас!
За спиной драгунского сержанта слажено засопели капрал с Быком, преизрядно оскорбленные речами наглого свеона.
Где-то рядом жахнул выстрел из самопала. Ему ответило с десяток других.
- Суки… - мрачно протянул Бык, мазанув рукавом по носу.
- Ну? - спросил кастелян у нахохлившегося капрала, схожего всем видом на филина, которому закинули в дупло гренаду.
Вместо ответа, стражник нервно всхлипнул, покосившись через плечо. – Мы их гнали по Черной, троих упокоили! А в доме, в том, с красной крышей, у них нора была! - Капрал снова всхлипнул.
Кастелян потянул носом. Так и есть. Сквозь резкий запах горелого, ощущался «аромат» горелки.
- И что дальше? Хотя, по роже вижу, что хреново вышло? А ты еще и нарезался, как свинюка!
- Они внутрь, мы за ними! А по нам из окон… - капрал то ли не заметил, то решил пропустить мимо ушей оскорбление. – Семеро легли сразу, двое там померли. Троих вытащили, один к Айону ушел…
- Положение, мягко говоря, хреновое, – вмешался в разговор драгун. Говорил он, кстати, чисто. И то, что служил знамени он желто-синему, а не красно-белому, определить можно было лишь по форме.
- Это еще, мягко говоря, - произнес кастелян. – Хотя, с другой стороны, могли в окошко и гуфницу выставить. Как врезали бы дробом по вашему стаду…
- Упаси Айон! – сотворил знак капрал, и, совершенно не стесняясь ни начальника, ни представителя союзного войска, выудил из кармана фляжку, глотнул задвигав кадыком…
- Так, - начал кастялен, и не поморщившись от увиденного. Была бы его воля, сам бы хлестанул прямо из горла… - у тебя, пан Матиуш сколько человек?
Капрал выдохнул сквозь зубы свежим перегаром:
- Два десятка в оцеплении засели, из отставников замшелых. Годных бойцов неполный взвод.
- Полусотня, на круг считай, а командиром – капрал-пьянчуга… - вслух размышлял Гостомский, - ох, чую, получит кто-то пинка в ясновельможну сраку… Стрелков сколько?
- Полтора десятка самопалов, десяток арбалетов найдется. Ну и пистолей две дюжины.
- Пан кастелян, - обратился Карлсон к Иерониму, - можете располагать моими солдатами как своими!
- То добре, гере Карлсон, я ж такой, я распоряжусь… - задумчиво произнес Гостомский, что-то прикидывая, - Капрал, луки найдете? Или хотя бы паклю?
- Как не быть – найдем! Луков, хоть сотню! Время только надо, хоть с полчаса! Своим свистну, мигом с арсеналу принесут!
Тут до капрала дошло, что же такое сотворить хочет пан кастелян, зачем ему луки да пакля.
- Вы их сжечь хотите, да? Так ведь не можна огонь в городе отпускать! Срибне Място до тла выгорит! Пожежна служба[2] и так зашилась уже!
Глаза кастеляна налились кровью, будто у вовкулаки, и он заорал, да так, что присел даже ко всему привычный Бык: - Ты мне указывать собрался, чего можна, чего нет?! Город и так горит! А ты глаза горелкой залил да скулишь, как баба!
Седые усы капрала встопорщились рассерженными ежами и опали: - Дозвольте начинать?
- Давно пора!
[1] Рот закроет! (дикопольский)
[2] Пожарная служба
Орша 1-30
Свеонские драгуны расположились грамотно. У хмурого капрала и слова против не нашлось. Кто за углом укрылся, кто за перевернутой телегой, а кто и в сточную канаву залез, не побрезговав окунуться в оршанское дерьмо.
Но и стражники лицом в грязь не ударили. Те, что с самопалами – тоже так затаились, что вовек не сыскать. Разве что, высунуть в окошко инрожье рыло, да засыпать двор свинцовым дробом. Точь в точь, как пан Гостомский сказал. Вот только, хвала Айону, нету еще таких гуфниц, чтобы можно было затащить на руках по тесным лесенкам. Пупки поразвязываются. А кто в окошко сунется, так мигом подстрелят, словно куропатку на взлете. И будет свисать как тот умник, которого сразу из трех арбалетов подловили, а потом из самопала добавили. Перекинулся через подоконник, и руками больше не дрыгает. Почему не падает не поймешь, но крепко зацепился. Болтается головой вниз, и только из черепа расколотого капли тяжелые на землю роняет. Кап…Кап…
Луки принесли быстро. Что удивительно, в обещанные капралом полчаса уложились. И пакли прихватили аж несколько мотков, не поленились. Кастелян тут же усадил половину свободных за работу. Впрочем, работы-то: оторвать пучок, примотать потуже, в котелок, где смола булькает, осторожненько окунуть и в сторонку отложить. Остальным хуже пришлось. Их, пан Гостомский отрядил к пожежникам за водяной бочкой, ведрами и прочим инвентарем. На капрала наорать – одно, а самолично свой город жечь пан собирался в последнюю очередь…
- Айон нам в помощь! – махнул рукой кастелян.
Затрещало дерево натянутых луков. Заскрипели в напряжении зубы стражников. Зашипели радостно огоньки, впившись зубками в паклю.
- Бей!
Лучники вышагнули из-за углов, выпустили подожженные стрелы. Из окон-бойниц хлестнуло несколько выстрелов. Один стражник упал, переломившись в поясе. Прочие скрылись за надежной защитой стен. Тот, кому не повезло, тихонько выл на одной ноте.
- В кишки словил… - спокойно заметил Бык. – Вытащу?
Гостомский кивнул, не отрывая взгляда от темных провалов окон.
Отставной стражник, прошептав что-то, огромной кошкой прыгнул к раненому, подхватил его за руки и ноги, взвалил на себя и, держась спиной к дому, вернулся за угол. По Быку никто не стрелял. То ли берегли заряды, то ли помнили еще о священном праве раненого на помощь.
Огонь, перебравшись с горящих стрел на сухое дерево стен, жадно накинулся на добычу. Потянулся дым. Языки пламени заскользили по бревнам, стремясь добраться до самого верха.
Из заваленного хламом окна, высунулась рука с длинным древком, начала сбивать стрелы. В ответ грохнул залп десятка самопалов. Сколько пуль достигли цели – неизвестно. Но древко выпало из обвисшей руки и покатилось, дребезжа по булыжникам.
- Ну что, хлопцы? – весело улыбнулся Гостомский, - Ждем?
- Ждем, друже Иероним! – кивнул Матиуш. – Черного ходу в доме нет, стены глухие.
Командир свеонов не проронил ни слова. Лишь скрутил крышечку маленькой фляжки, вылакал содержимое в два глотка, да швырнул стекляшкою о камни, только осколки брызнули. Капрал угрюмо вздохнул, искреннее жалея, что свой запасец уже давным-давно истребил самым беспощадным образом.
Ждать довелось немного. Пересушенное дерево занялось отменно, будто всю свою долгую жизнь только к тому и готовилось. Дышать стало трудно даже на воздухе, а что творилось внутри, не хотелось представлять. Пекло…
- Сейчас, сейчас, - все шептал сам себе Гостомский, поглаживая рукоять пистоля, что сама просилась в руку. Возьми, мол, друже хозяин, да стрельни, окажи ласку…
Ветеранов ждали и готовы были встретить. Но, в который раз опыт одержал победу над силой и молодостью. Хотя, если в доме инрог есть, то и не такое нетрудно… Инрогу-то, без разницы. Ему что в молодых смертью плеваться, что в старых.
Свинцовая метла прямо сквозь входные двери хлестанула по площади, выметая засевших там стрелков. И не успело эхо выстрела затихнуть, как через нижние окна и обе двери рванулись ветераны. Молча. Ни ора, ни проклятий. Невнятное шипенье сквозь хрустящие зубы, да глухой рокот, что на пару с ненавистью из самого нутра идет…
Если бы на углу Черной и Кошачьей не оказалось свеонов, стражники легли бы все. Или почти все. Но уполовиненных стрелков оказалось ровно столько, чтобы ответным залпом уложить треть атакующих. Больше не успели. Тут бежать-то…А дальше – было просто. Прикладом по черепу - до звона. Саблей по шее - до брызг. И кинжалом в пузо - до крика смертного.
Ненависть застилает глаза красной пеленой, злоба ветвиться на клинке. Рядом пуля находит жертву. Отчаянный вопль рвется на середине. Колотится сердце. Колотят по камням тяжелые сапоги. Спина больно бьется об острые камни. И наваливается враг всей тяжестью, пытаясь достать ножом до глотки. Знакомое лицо. Очень.
- Здравствуй, Матиуш! – и сильнее прижимает. Руки еле-еле держат.
- И тебе поздорову, Чардаш! Сука ты подзаборная! - и вывернуться никак. Крепко зажал отставной поручик. Кишки наружу сами лезут.
- Ты меня не сучь, друже!
- А кого сучить?
- Тех, кто под альвов лег! Кто жену мою убил!
Дрогнули от удивления руки, острие по коже царапнуло. Чутка не хватило до жилы дотянуться…
- Кто убил, за что?!
- За мной пришли, а убили ее. Место наше тайное, и то выведали. Кто рассказал, не знаешь?
Кажется, комар на плечо сядет, и все, не выдержит капрал. Однако помирать не хочется. И держать надо! А поручик все давит. Одна надежда, что из-под ремня ножик не вылетел. Узкий ножик, полоска металла, ни ручки, ни перекрестья. Темлячок - кроха – пальцами зацепить.
Но в печень хорошо вошел. И второй раз, и третий.
Дернулся поручик всем телом, обмяк. Тусклая пелена на лицо набежала. Смерть к Чардашу пришла. Не отвертишься от Безносой, друг. И не откупишься.