Полковник Варенуха уже давно отпустил поводья, предоставив лошади возможность идти самой. Все равно, каурой умнице деваться было некуда. Плотный строй охранного взвода шел бок о бок, сапог к сапогу. Волки напугали всех. И получить два вершка стали в грудь, никому не хотелось. А ведь могли не сближаясь, шарахнуть из кустов из самопала или арбалета. Или вообще, выкатить на склон инрог, да стрельнуть сквозь кусты гренадой. Один выстрел, сотня осколков. И никакая дополнительная охрана не спасет. Полковник, задумавшись, потер длинный шрам, на не вовремя разболевшийся руке. Осколок и оставил. Чиркнул, пропахав наручь. Как только кость цела осталось…
А все свеоны, мать их за ногу, да башкой в болото. Первыми, сволота, начали легкие инроги прям в строй ставить. Да легкие, да заряду мало. Но, когда конный строй, вдруг распадается, и на тебя, считай что в упор смотрит три десятка черных провалов в бездну… Тогда не будешь прикидывать, что батарейный инрог в три раза тяжелее, и таскать его надо не двумя лошадками, а цельной полудюжиной .
Когда гренада в тебя летит все без разницы. Вот жить хочется почему-то, это да.
Варенуха поежился, плотнее запахнув плащ. Вроде тихо. Поскрипывают телеги, бухают сапоги в тракт, да перешептываются охоронцы, поглядывая по сторонам. Те же мысли хлопцев одолевают…
Плотной стеной стоящий вокруг туман скрывал все. Стоило отъехать на десяток саженей, и даже очертаний не видно. Разве что угадать можно, что позади стелется длинная змея полка.
- Сулим! – негромко позвал полковник.
- Тут! – рявкнул мгновенно оказавшийся рядом разведчик. Командир полухоругви разведки, ротмистр Сулим отличался не только круглым лицом с узкими щелочками глаз, выдававшими его происхождение из Великой Степи, но и толковостью. Все же, засады и прочие хитрости, у степняков в крови.
- А пусти-ка, брате Сулим, своих хлопцев по округе. И нехай перекликиваются постоянно.
- Беду чуешь? – наклонился, будто принюхиваясь, ротмистр.
Варенуха промолчал, лишь кивнув. Не хватало еще, чтобы жовниры в каждой тени ворога видели. Пальнешь с перепугу в кусты, что ветвями шевельнули. А то не кусты на деле, а пан полковник на конике едет. И будешь, пока на шибеницу волокут, на туман кивать. Который так густо стал, что хоть ножом руби, да на тарелку клади…
- Добре, я еще прикажу, чтобы пистоли наготове держали.
Полковник снова кивнул. Строй охоронцев расступился, выпуская узкоглазого ротмистра. Тот, гикнув, и легонько стегнув нагайкой коня, сгинул в молоке тумана. Вскоре, по сторонам залунало нестройное эхо пары десятков голосов. Приказ перекликаться Сулим понял буквально. И его бойцы орали не переставая. С другой стороны – точно не заснешь. Оно полезно не заснуть-то.
Снова потянулись тягучие версты. Их еще оставалось, если верить покривившимся указателям, еще с полсотни. Три дня дороги.
Приказ о скорейшем выдвижении лежал где-то в канцелярской телеге. Но перечитывать его Варенуха не собирался, потому и так помнил до последней запятой. «Как можно быстрее!», «Монаршья воля!», «Обеспечить!», «Незамедлительно!».
Как раз дойти сегодня до Жупановки, там заночевать. Передовой дозор с кухнями уже должен быть там, в спешном порядке готовя ужин и завтрак. Добрая система, еще при Сигизмундовом отце, Кейстуте, ввели, у росской армии подсмотрев. Это раньше было, что пришли, и начинай костры разводить, да кулеш варить. А так – пришел полк, котелки под черпак подставил и все дела.
А с утра, еще до рассвету – скорым маршем, на остатках сил, двигаться к столице. По уму, так быстро ходить опасно. Его полк все же пехотный, а не конный. Двадцать верст в день для пешего - предел. А тут - целых четыре дня за спиной. Еще три, и в строю останутся, разве что драгуны Сулима, да хоругвь панцирников. Остальные лягут в лежку, и задерут к небу стоптанные ноги. Уже на каждой телеге по десятку увечных.. На неделю надо лагерем становиться, мудя стертые лечить. А что дальше будет? С кем в поле выходить? Не с кем….
Одно утешает, что не в одиночку на мятежников идти. Не только с галуцкого кордону войска сняли. Разве что на литвинской еще остался кто. А так, форсированным маршем все к Орше стягиваются. Полковника Косача воевать.
Где-то вдалеке снова затеяли перекличку хлопцы Сулима…
Орсания. 20 верст от Орши
Молодым быть плохо. За спиной нет прожитых лет, опыта, верных товарищей, готовых подставить плечо. Связей в армии, в конце-концов, тоже нет.
Но и старым быть плохо. Верные, когда-то, товарищи, перекупленные врагами, с радостью увидят твою голову на блюде. Опыт отдается болью в усталых суставах и переломанных когда-то костях. Да и раны заживают гораздо дольше… С другой стороны, ночуешь, чаще всего, ты не на сырой земле, подложив под голову седло, а в шатре.
Полковник с трудом поднялся на постели. Откинул сшитое из медвежьей шкуры одеяло, посидел с минуту, позволяя телу проснуться окончательно. Наконец, когда призрак короткого сна отступил подальше, Косач встал. Поеживаясь от утреннего холода, натянул штаны из крашеной парусины.
С тоской окинул взглядом стопку документации, громоздящуюся на столе. Как же просто было вначале, когда всех подчиненных – два десятка. А когда число бойцов переваливает два десятка, но уже тысяч, начинаешь более всего опасаться не предстоящей драки со свеонами. А она будет, будет. Не сегодня, завтра, и не через неделю. Но будет. Альвам надоест смотреть на безобразие, что творится в Жечи, и они пошлют своих верных псов. Успеем ли?
Возле входа кто-то заперхал. Нарочито громко. Интересно, кого опять принесла нелегкая? В лагере каждая собака знает, что беспокоить полковника можно или с десяти утра, или если случится вовсе уж что-то несуразное. Например, если к альвам на Остров высадится с нехорошими целями несколько тысяч свеонов. Где-нибудь около Белых Обрывов…
- Все, запускай!
Полог отлетел в сторону, и в шатер вошел тот, кого полковник сегодня увидеть никак не ожидал. Сын. Как был, босиком, Косач подошел. Молча обнял. Тут же отстранился, придерживая за плечи.
- Вернулся…
- А то, - хмыкнул Януш, и отшагнул от прохода. – Не возражаешь?
Косач развел руками, дернув подбородком. Глупые, мол, вопросы задаешь. Сын плюхнулся на стул, что стоял подле стола, заваленного бумагами. Наклонился, взял одну из бутылок, что батареей выстроились у центральной стойки шатра.
- Штопор на столе. – Подсказал полковник.
- Смешно, – пожал плечами Януш. Вытащил из набедренных ножен кинжал, рубанул по горлышку. Тягучая красная струя полилась в пересохшую глотку разведчика
- А мне потом по осколкам ходи… - проворчал полковник, накидывая куртку.
- Умные люди в сапогах ходят, вообще-то. Или решил на старости лет в йогари податься?
- Это еще кто такие? – поинтересовался полковник.
- Да так, - отмахнулся поручик Косач,- Последователи святого Нгуен Зиапа.
- Толпами бросаются со скалы?
- Не егози словами, отец. Ты же Вона знал лично… Аскеза, пост и духовное самоочищение…
- Сам не егози. Почему бросил пост?
Януш допил, вернул пустую бутылку на землю. Промокнул капельку вина, застрявшую в густых пшеничных усах.
- В Орше полыхнуло.
- Знаю. – Полковник подвинул второй стул поближе к сыну. – Вильчур прислал весточку. Если ничего не изменилось, то сегодня ночью они будут брать Вранову башту.
- Им это ничего не даст… - Януш отвернулся. Правая рука безвольно повисла, касаясь пальцами чудом уцелевшую посреди шатра травинку.
- То есть, - начал вставать полковник. Промахнулся мимо подлокотника, чуть было не упал.
Младший Косач, верно оценив состояние отца, не стал играть в таинственность:
- Сигизмунд мертв. Его удавили на следующий день после коронации Молодого. Два альва, два свеона. Кто держал, а кто душил, подозреваю, тебе не важно.
- Не важно, – эхом повторил отец, – уже все не важно… - полковник устало откинулся на спинку стула, бездумно глядя куда-то сквозь сына.
- Кроме того, к Орше стягивают войска со всей страны. Гребут всех. Даже с галуцкой границы сняли половину.
- Галуцы… - дернулся было полковник, уже прикидывающий последствия нападения диких горцев.
- Они и не дернутся, – замотал головой поручик, – их вождям заплачено столько, что они любого своего гайдамаку зарежут посреди схода. Так что…
- А еще, день-два, и выступят свеоны. – грустно улыбнулся полковник.
- Если это не произошло еще вчера…
- Нет. Они могли узнать вчера, с этим спорить не буду. Но тут же броситься на нас они не могут. Их «быстрые» отряды, мы размолотим, не заметив. А любая часть крупнее полка требует минимум дня на подготовку к выходу.
- И подтягиваются коронные…
- Эти – не столь страшны. Считай, у каждого их полковника, за спиной наш верный человек.
- А у тебя за спиной нет такого человека?
- У меня – нет, – резко одернул сына Косач. – Я готов отвечать за каждого.
Поручик хмыкнул, решив не продолжать опасную тему. Он был в лагере не более часа, но всяческих слухов наслушался вдоволь. Ну и шибеница видна была издалека.
- Ладно, - встал полковник. - Ты свое дело сделал. Дальше - за мной. А ты, сынку, иди спать. Рожа - как у вовкулаки похмельного.
- На том свете выспимся.
- Ой, сынку, рано ты туда собрался. Мы еще здесь не все дела закончили...
Поручик ушел, оставив в душе полковника полнейший раздрай. По уму, надо было собирать совещание, продумать слова, что разлетятся в посланиях: Казимежу Смелому в Круков да в Степь – Айдару. А потом упереть в подбородок пистолетный ствол и нажать спуск. То-то удивятся охоронцы, еще и недобрым словом помянут, соскребая мозги.
Все бесполезно. Все! Даже если Вранова башта падет, а Владзислав повиснет в петле, дрыгая обоссанными ногами, это ничего не даст! Сигизмунд мертв, и его кости давно истлели в сыром подвале. Без короля - все бессмысленно, и он, полковник Косач, вовсе не вызволитель законного правителя, а смутьян и мятежник. От него отвернутся все. И Ливония, и Степь, и те, про кого Косач запретил себе даже думать.
Рука сама потянулась к вину. Терпкая жидкость лилась и лилась в глотку. Полковник отбросил пустую бутылку. Вино напрочь потеряло вкус. А вместе с ним и способность туманить разум, отдаляя беду.
Пришла беда. И никто не поможет с нею управиться. Никто. Даже Тенгри-Вседержатель, и тот не рискнет помогать полковнику Косачу, что ошибся так сильно.
Холодным собачьим носом в ладонь ткнулась рукоять пистоля. Хороший пистоль, два ствола, два спуска. Росы делали. Слухи доносятся, у них самопалы делают на десять зарядов. Под ложем коробка, и все там. Пуля, порох – все в одно слиты. Таких бы пару десятков... И тройку их «особых взводов». Тех, что поклыкастее…
А говна на лопате не хочешь, пан полковник?! Хуже бабы стал!
Косач встал, покачнувшись. Все же коварное вино ударило в ноги
Пакость какая! Надо Язя позвать, нехай заберет эту отраву да в овраг выльет. Не время за кувшин браться.
Полковник потряс головой и докрасна растер себе уши.
Пить с горя, а после мозги себе вышибать – слабых удел. Умные – сперва подумают. Так, Сигизмунд, следовательно, мертв. И с ним вместе твой план помер. Пока не воняет, но скоро смрадом потянет. Бросить бы всё, ущипнуть казны малость, Дракона нет, так не хуже кони найдутся. И ищи-свищи ветра. В Дикополье завсегда примут. А нет - так язык не только до Полынного Замку довести может, но и до Магриба...
Но вот с другой стороны, ты, пан полковник столько мозолей оттоптал, да стольким на спину плюнул, что везде найдут. Хоть в Магрибе, хоть где. Найдут, и за содеянное спросят. Так что, нет из Орсании дороги. Оставаться придется. И молчать.
Если правда наружу выйдет, то держава вся полыхнет. От моря до украин. Против Владзислава все станут. И шляхта, и народ. Не всех же купить удалось. Но вот стоит ли птицу-правду из клетки выпускать?
Когда все завертится, то другие найдутся. Более хитрые, более верткие, более… более первые. А оно тебе надо? Ведь того, кто принесет победу, на трон не посадят - на кордон выпрут. Галуцей гонять. Нет уж! Хрен вам всем в зубы! Не бывать того!
Не для того он потом, кровью и верным служением выбился из «босой шляхты»! Не для того! Жаль, отец не видит. Эх, отец, дурная твоя голова! И зачем тебе было против Яремы идти? Зачем правду выискивать решил там, где её и быть не могло? Хотел в перьях куриных обваленным быть? Или в канаве жизнь кончить, хлебая грязь вспоротым горлом? Ну то не журысь, батьку! Не спасли Ярему его сердюки с гайдуками! Помер паскудно, как такой крысе и положено! На колу пан Ярема два дня сидел. Пока не сдох. Жаль, отец не видел. Понял бы тогда, как надо правду искать!
Страшно на себя всё брать и стяг падающий ввысь поднимать? Так первый раз, что ли?
Помнишь, полковник, как тридцать годов назад Степь в набег пошла, да шальным отрядом наскочила? Помнишь, кто во главе хоругви Старомясской стал, из стариков да детей набранной? Не магнат княжего роду в сечу вел. А ты - нищий сын опозоренного отца. Потому как, если не ты, то кто? Так что, орудием в руках чужих быть не стоит. И про смерть Сигизмундову лучше промолчать. А то ведь, набегут, не отмашешься. Все надо в свои руки брать...
- Пан полковник! – без предупреждения сунулась в шатер голова сегодняшнего бунчукового, хорунжего Яремчука. – Разведка повернулась!
- Что говорят?
- Коронные поблызу!
Косач улыбнулся. Ну что же, хвала тебе, Владетель Небес! Ты вовремя подаешь знак! Спасибо тебе, дальше, уж как заведено – я сам. Быть полковнику Рышарду Косачу королем Рышардом Верным. А кто против скажет - сам себе могилу выроет.
- Сколько и где?
- Два часа ходу пешаго ходу! Разъезды навкругы, но наших не видели! Полк «квартцяных»! Бобёр гербы читал – говорит, с галуцкого кордону! Полковником у них – Чупрына.
- Шестой день идут, – начал вслух рассуждать Косач. – Чупрына служака завзятый, без отдыху полк гнать будет...
- Так сам говоришь – шестой день идут, – встопорщились усы Яремчука. - притомились чупрынчики...
- Сожрем, пан хорунжий?
- Отчего бы и не сожрать, пан полковник!
- Мухой до Скаженного, пусть Безликих поднимает!
- Уже бегу, пан полковник.
И только сапоги затопали по земле.
