Те, кого Чардаш ждал три дня подряд, пришли под рассвет. В самое сонное время, когда Солнце только-только потягивается, пытаясь стряхнуть с век черноту прошедшей ночи, казавшейся бесконечной. Или то мне, дуре, всякое мнится и застится? Помнится, говорили на рынке, что Солнце - это вовсе не сердце Айоново, из груди у него степным злыднем - Тенгри выдранное, а вовсе даже скопище газов. Ну да, наподобие те, что бывают, когда гороховой каши облопаешься. Я, кстати, Чарду своему, никогда не делала! Он все сетовал, что на службе объелся, да обнюхался.
Кто такое говорил? Да кто же скажет-то? Кто на Волков кивал, мол, смятение спокойствия учинять решили, кто на Гостей грешил. Те, мол, охальники, и не такое измыслить могут. Вон, говорят, по небу летать вздумали, на пузырях каких-то. Это где же мыла столько взяли-то? И как выдуть сподобились?
Так вот, пришли они под утро. Чардаш спать и не ложился, а я так, придремала малость.
Как Зверя кончили - не услышала. Мастера, видно... Зверь, говорила, нет - это пес наш. Был.
Чар меня сонную толкнул осторожно, и на ухо шепчет. Горячо-горячо, как только он и умеет. Губами щеки касается...
- Уходи, жонка, милая! Пришли за нами.
- Кто пришел? - бабы дуры не потому что бабы, а потому что дуры! Десять раз ведь сказано было, что делать, куда бечь, и кому, если что, спицу в печень совать. А я сижу на кровати, одеяло мну, и глазами лупаю, что куда там тому филину. Не поняла спросонья.
- Эх, ты, засоня моя любимая... - В лоб поцеловал... - Духи злые пришли.
А внизу, слышу, замки ломают. С хрустом прямо. Только к двери еще шкаф прислонен. А через окна лезть- так сперва решетки надо выдергивать. а их, иначе чем двумя волами не стронуть. Ни железа на прутья, ни раствору с камнями не пожалели. На века делали. Будто живем мы век. А не от зимы до зимы...
Он снова целует, и в руку мне торбочку сует. Ту самую, что собирала. Вязанку теплую, окорока кусок... И повторят, как маленькой:
- Сейчас на крышу, там по лозе, и вниз. А там - как говорили. Понятно? - и за плечи меня трясет. Не сильно, так, чтобы доходчивее было.
- А ты? - слышу, шкаф уронили, да сквозь развалины ломятся. Ох, Айон их покарай! Там же посуды-то! На свадьбу дарили...
- Останусь. - и улыбается. - Духам надо усы выдирать. И шеи рубить. Чтобы дурную привычку людей по ночам будить позабыли надежнее. Оно,ведь, если башку снести, запоминается на раз-два...
Через окошко вылезла, по скользкой черепице проползла, за лозу уцепилась, да и вниз съехала, руки ободрав. И, изо всех сил припустила. Бегу, слезами захлебываюсь. А перед глазами мой Чардаш все стоит. Радостный весь даже. Улыбается. И пистоль в руке не дрожит.
Орсания. Маеток Огоневських 1-13
Разбитый тракт под толстым слоем грязи до поры хранил глубокую и узкую яму. Будто какой-то непоседливый суслик - ховрах решил напакостить человекам во славу своих никому неведомых ховрашьих Богов.
Конь свалился у самых ворот маетка. Мелькнула на миг белоснежная кость. Тут же скрылась под обильно хлынувшей крови. Всадник все же сумел выдернуть ноги и стремян, и покатился кубарем, собирая липкую дорожную грязь. Кое-как встал, опираясь руками, но тут же осел назад. Конь жалобно заржал, скорее даже заплакал.
- Рудый…
Парень, так же на четвереньках подполз к сломавшему ногу коню. Обхватил руками голову Рудого, прижался плотнее. Конь снова заржал. На этот раз тише.
- Ах ты же, душа пропащая. Что же ты меня к такой пакости тянешь…
Всадник, перевалившись на спину, вытащил из кобуры, чей цвет был уже не различим, длинный кавалерийский пистолет, приставил его к уху коня. Тот, будто почуяв что сейчас все кончится, замер, позволяя граненному стволу выбрать положение поудобнее. Отвернувшись, парень спустил курок. Несмотря на падение, кремень не вылетел. Он исправно ударил по огниву. Мелькнула искра, коснувшись пороха на полке…
На шум выстрела, оглушительно разнесшийся в окружающей темноте, ответили истошным лаем псы. Показывали, сучьи сыновья и дочери, что хоть за высоким забором сидят, а все-все видят и слышат. И завсегда готовы зубы свои в задницу непрошеному гостю засадить.
Парень засунул дымящийся еще пистолет в кобуру, снова перевалился на спину. Уставился в небо, затянутое тучами, готовыми еще чуть-чуть и снова разродится дождем. Зарядить пистолет сил не было. За спиной осталось двое суток нескончаемой карусели событий и происшествий. И почти все они, как назло, кончались тем, что приходилось бежать со всех ног. Потому что, если бы его нога попала в капкан суслячьей ноги, то быстрым и легким выстрелом в ухо, он бы не отделался. Вопросы задавали бы долго и больно.
Послышались шаги. Быстрые и легкие. Ну вот, от вопросов не отделался. Догнали...
Ворота так и остались запертыми, скрывая за своей монументальностью разбушевавшихся псов. Отворилась маленькая калитка, на первый взгляд незаметная. Не переступая порога, на незадачливого ездока, растерянно уставилась девушка. С заряженным арбалетом в руках и немалым пистолем, оттягивающим богатый когда-то пояс, с которого уже давным-давно посыпалось золотое шитье. За хозяйкой маячила хлопская рожа, со внушительным топором в руках.
Увидев девушку, бывший всадник попытался вытереть физиономию, но лишь сильнее размазал грязь. Поняв бессмысленность, он, кое-как встал на колено, продолжая касаться земли левой рукой. Правой же, сдернул чудом не слетевшую суконную фуражку-рогативку, и изобразил некую пародию на реверанс, снова чуть не оказавшись на земле.
- Сбежавшие от смерти приветствуют тебя, ясновельможная госпожа!
Щеки девушки залило краской смущения. Она осторожно облокотила арбалет на стену и подошла к гостю, высоко поднимая ноги, словно грациозная цапля. Грязь будто целенаправленно гонялась за обувью, норовя ухватить липкой пастью сапожок. И не отдавать. Рожа неодобрительно приглядывала за действиями хозяйки, но из под защиты навеса над калиткой выходить не собиралась.
Впрочем, девушка явно была хорошо знакома с погаными привычками местности, и прошла десяток шагов без особых сложностей. Ее не смутил даже начавший снова накрапывать дождик.
- И с какой же надобностью пан коронный гонец явился непрошеным гостем в маеток Огоневських? Или он скакал мимо? А может пан, и вовсе не гонец? – с недоверием глядя на неразличимые под грязью гербы, спросила девушка. Спросила в лоб, не разводя долгих разговоров. Впрочем, кто еще способен гнать, не жалея, бедного коня по такой грязище? В обход головных шляхов* и торных дорог. Лишь гонец, состоящий на королевской службы. Да и то, лишь тот, что везет важное, а порою, и крайне секретное поручение.
*Головные шляхи – собирательное название дорог, соединяющих крупные города
Горе-всадник скептически оглядел себя.
- Не похож. Но ты не поверишь, но даже могу показать бляху. Надеюсь, туда-то все это, - парень сбил ладонью с плеча особо жирный шмат грязи, смачно шлепнувшийся под ноги, – не прокралось. И на ней по-прежнему различима чеканка… А что стал непрошеным гостем, так то стечение обстоятельств. Если бы не конь... - парень провел ладонью по начавшему уже коченеть трупу.
- Попробую поверить, - улыбнулась девушка. Тут же она всплеснула руками, будто только-только заметила плачевное состояние собеседника.
- Что же ты, как последний свин сидишь в грязи? Подняться сможешь? А то попрошу Марека помочь.
- Я-то, ради вашей улыбки, пани, способен подняться и на самое небо за звездою! - улыбнулся парень, затем снова обернулся к телу верного коня, - А вот Рудый, все. Добегался.
- Если у тебя найдется еще и коронная бумага, то могу отдать одну из кобыл. Правда, они непривычны к седлу, но других нет. Всех прочих, отец забрал с собою…
Тихо ругаясь и подвывая сквозь зубы, нежданный гость кое-как доковылял к крыльцу. Последние шаги ему пришлось опираться на жилистое плечо Марека, отложившего в сторону свой топор. Общими усилиями они сумели добраться до навеса, где к одной из опор притулилась низенькая скамеечка.
- Подожди здесь, собаки не тронут. Пойду помогу затворить калитку.
Парень с недоверчивостью поглядел на здоровенного пса, сидящего у дальней стены. Тот, почуяв взгляд, шумно зевнул, совершенно по-кошачьи показав клыки. Оборотнева порода, сразу видно. Кроме этого пса, других собак видно не было. Но рычание, раздававшийся, казалось отовсюду, недвусмысленно говорил о том, что маеток охраняем внушительным гарнизоном. Только, до поры, укрытом от чужих глаз.
Дождь усилился. Крупные капли начали взбивать пузыри на глубоких лужах. Еще с полчаса, и они сольются в озеро. Крайне обширное, хоть и крайне мелководное. С другой стороны, чтобы укрыть очередную хитрую яму, много воды и не надо. Особенно, если она взбаламучена и не прозрачна. Девушка помогла хлопу накинуть два массивных бруса на петли, заодно прихватив и арбалет. Вернулась, отряхнула длинные волосы, выбившиеся из под неглубокого капюшона на грудь, и присела рядом. Безмолвный Марек топтался поодаль. К топору он так и не вернулся, обретя достойную замену в виде арбалета.
- Можете разрядить в меня пистоль, ясновельможна пани, но позвольте задать вопрос. - сказал гонец.
Девушка, чьи прелестные ушки снова зарделись, явно претендуя на сходство со стягом Роси, потупилась:
- На пистоле нет кремня, так что даже если захочу – не выстрелю. А Марек не рискнет, ведь он может попасть и в меня. - и замолчала, выжидательно поглядывая на гостя из под пушистых ресниц.
Шлепая лапами, через двор маетка, подошел тот самый пес, которому надоело подпирать собою стену. Зверюга в холке могла потягаться со степной лошадкой. Сел точно напротив гонца, окунув мохнатую задницу в лужу. Массивный хвост размеренно хлопал вправо-влево, напоминая здоровенное полено. Брызги мутной воды так и летели по сторонам.
Гонец наткнулся глазами на пса, поперхнулся.
- Его зовут Шарый, - представила девушка пса. Внимательные глаза зверя уставились на гостя. Губа медленно поползла вверх… Тот, спохватившись приложил руку к сердцу.
- Снова прошу простить меня, пани! Ваш верный пес оказался более куртуазным, нежели я! Януш Косач. Коронный гонец третьего разряду. Спешу из Орши. А вот куда - уж снова прошу простить, но скажу, не иначе как на дыбе. Да и то, вряд ли.
Девушка прыснула.
- Нужен ты кому, на дыбу волочить? Ты же испачкаешь там все. - и тут же добавила, заметив попытку Косача встать со скамеечки, - сиди, сиди! Марек под дождь вытащит, все и смоется. Марек! - обратилась она к хлопу, указывая на скамейку, на которой четко отпечаталась гонцова задница. Хлоп кивнул. - Бу сделно, пани Катажина! Коняшку тож оттащим. Не гоже валяться.
- Впрочем, пошли в дом, коронный гонец третьего разряда, - потянула девушка застывшего Януша за рукав, - а то так и замерзнешь в смущении. И помрешь от горячки. А рыть могилу в такую погоду - уж увольте! - девушка деланно поежилась, обхватив себя тонкими руками.
- Пошли, - обреченно выдохнул Януш и, придерживаясь за столб, поднялся.
- Не боись, - поняла причину столь тоскливых вздохов. - Никто не будет против. По-первости, ты коронный гонец. Аж третьего разряда, - хихикнула Катажина. - А во вторых, отец с братьями уехал в Оршу. В королевское войско... - и, не сумев удержаться от легкого хвастовства, добавила, - их хоругвь в гусарии!
Косач промолчал, больше стараясь наследить как можно меньше, нежели уточнять кто и где служит. Ему это удавалось с трудом, но все же, его путь по дому указывали лишь отдельные куски грязи и мокрые следы на половиках, а не сплошной грязевой поток, называемый “сель”...
Впрочем, не прошло и часа, как прежнего бродягу, коим казался коронный гонец, было не узнать. В крохотной гостиной пил чай совсем другой человек. Одежда, хоть и с чужого плеча, но сухая и чистая. Лицо умыто, непонятно как распоротая ладонь - перевязана...
- И вот так взяли, все бросили, да уехали в Оршу? Оставив маеток на юную пани, десяток собак и хлопа?
- Мятежники далеко, - отмахнулась Катажина, - До галуцей еще дальше. Чего боятся? А придут непрошеные гости, так кроме арбалета, есть еще два самопала на втором поверхе
- Почему же тогда в меня не стреляла? - спросил Косач, баюкая обжигающе горячую кружку в ладонях.
- Настоящего шляхтича сразу видно, - пожала плечами пани Огоневська. - Он различим даже в том комке грязи, что лежал посреди тракта...
- Это все великая наука маскировка! - поднял указательный палец Януш. - а на самом деле, я переодетый мятежник, сын того самого полковника Косача.
- Ой, не смеши, - Катажина зарылась в кончик косы, и заулыбалась. - Какой же ты мятежник, если у тебя глаза добрые?
- А у тебя - красивые...